Смерть Канарейки

– Трудноватый, – мрачно повторил Фезерджил. – Он совершенно неразрешимый. Хэс вертится, как турбина. Кстати, его отозвали от дела Бойля, чтобы он мог целиком отдать свой талант этому новому сюрпризу. Десять минут назад приехал инспектор Моран и приказал ему официально.

– Ну что ж, Хэс хороший парень, – заявил Маркхэм. – Мы распутаем это дело… Где эта квартира?

Фезерджил указал на дверь в глубине главного холла.

– Вот, сэр, – объявил он. – А теперь я побегу. Мне нужно выспаться. Желаю удачи.

И он вышел на улицу.

Тут необходимо хотя бы в самых сжатых словах описать дом, потому что своеобразное положение помещения сыграло большую роль в решении неразрешимой на вид загадки убийства.

Четырехэтажный дом, который был сначала особняком, впоследствии был переделан внутри и снаружи, и владельцы стали сдавать внаем прекрасные отдельные квартиры. На каждом этаже было, кажется, по три или четыре квартиры, но верхние нас не интересуют. Местом преступления был первый этаж, на нем находились три квартиры и кабинет зубного врача.

Главный вход в здание был прямо с улицы и вел в просторный холл. В глубине этого холла, напротив главного входа, находилась дверь квартиры Оделл – квартиры № 3. Справа от главного холла на верхние этажи поднималась лестница, а прямо под лестницей, тоже на правой стороне, находилась небольшая приемная, или гостиная, с круглой аркой вместо двери. Напротив лестницы, в большой нише, стоял распределительный щит телефонной станции. Лифта не было. Важной деталью в устройстве нижнего этажа был небольшой проход в глубине главного холла вдоль передней стены квартиры Оделл, кончавшийся дверью во двор. Двор соединялся с улицей узеньким проходом шириной в четыре фута.

На прилагающемся чертеже легко рассмотреть и понять устройство нижнего этажа, неплохо, если читатель запомнит его, так как я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь раньше такой ясный архитектурный замысел играл столь важную роль в раскрытии преступной тайны, сама его простота, легкость его изучения и отсутствие всяких ухищрений служили для тех, кто расследовал дело, удручающим свидетельством того, что загадка угрожала остаться неразрешенной.

Как только Маркхэм вошел в то утро в квартиру Оделл, сержант Хэс выступил вперед и протянул руку. Выражение облегчения промелькнуло на его широком, полном задора лице, и было ясно, что в его отношении к этому делу не было ни враждебности, ни духа соперничества, которые всегда существовали между отделом розыска и прокуратурой.

– Рад, что вы приехали, сэр, – сказал он. Затем он повернулся к Вансу с сердечной улыбкой и протянул ему руку.

– Так, сыщик-любитель снова с нами. – В его голосе слышалась дружелюбная насмешка.

– Совершенно верно, – промурлыкал Ванс. – Как работает ваша индукционная катушка в это прелестное сентябрьское утро, сержант?

– Все в порядке.

Тут лицо Хэса внезапно помрачнело и он повернулся к Маркхэму.

– Скверное это дело, сэр. Какого черта они выбрали Канарейку для своей грязной работы? На Бродвее полно всяких Дженни, которые могли бы улетучиться со сцены и не вызвать ни минуты переполоха по этому поводу, но они должны были обязательно пристукнуть царицу Савскую.

В то время как он говорил, Уильям М. Моран, старший офицер из бюро розыска, вошел в маленькую переднюю и пожал всем руки. Хотя он встречался со мной и с Вансом всего один раз, да и то случайно, он помнил нас обоих и учтиво обратился к нам по именам.

– Очень хорошо, что вы приехали, – сказал он Маркхэму своим мягким, хорошо поставленным голосом. – Сержант Хэс даст вам предварительную информацию, какую вы сочтете необходимым услышать. Я сам еще блуждаю в потемках: я только что сюда прибыл.

– Много же я вам могу сообщить, – проворчал Хэс, провожая нас в гостиную.

Квартира Маргарет Оделл состояла из двух довольно больших комнат, соединявшихся широкой дверью с аркой, завешенной тяжелыми дамасскими портьерами. Дверь из главного холла вела в маленькую переднюю длиной около восьми футов и четырех шириной, с двойными дверями венецианского стекла, открывавшимися в большую гостиную. Другого входа в квартиру не было, и в спальню можно было пройти только через арку из гостиной.

В гостиной стояла большая тахта, покрытая куском парчи и повернутая к камину, а за ней узкий длинный стол из розового дерева с инкрустацией. На противоположной стене, между передней и дверью в спальню, висело огромное зеркало в стиле Марии-Антуанетты, под которым стоял столик из красного дерева на гнутых ножках. За аркой возле большого окна помещался стенвеевский рояль, прекрасно отделанный орнаментом эпохи Людовика XV. В углу направо от камина, стоял письменный столик на витых ножках, и корзина для бумаг. Налево от камина стояло прелестнейшее булевское бюро, какое я только когда-нибудь видел. Несколько прекрасных репродукций Буше, Фрагонара и Ватто висело на стенах. В спальне находился комод, туалетный стол и несколько позолоченных стульев. Вся квартира, казалось, соответствовала беспечному и легкомысленному существу, каким была Канарейка.