Смерть коллекционера

– Док едет, – сообщил Хис, вешая трубку.

– А пока мы вот что сделаем, Маркхэм, с китайским поваром побеседуем, – сказал Вэнс. – Приведите его, Гэмбл, будьте так любезны.

Дворецкий поспешил на кухню, а Вэнс пошел в библиотеку. Мы последовали за ним.

Библиотека – не комната, а скорее зала – помещалась на северной стороне, как раз напротив гостиной. Впрочем, привычного, «библиотечного» вида комната не имела, даром что практически всю южную стену занимали стеллажи с собраниями сочинений. Навскидку число томов доходило до тысячи. Гораздо больше библиотека в доме Коу напоминала антикварный магазин. Здесь стояли шкафы и шкафчики с нефритовыми статуэтками, ювелирными украшениями и предметами искусства, выполненными китайскими мастерами и в китайском стиле. Все поверхности, более или менее для этого подходящие, были заполнены китайским фарфором, церемониальной бронзой, фигурками из слоновой кости и лаковыми шкатулками. Мебель была преимущественно из тикового или камфарного дерева, а всюду, где позволяло место, красовались парчовые и шелковые полотнища с богатой вышивкой. Западную стену визуально делил надвое камин – образчик французского рококо, – совершенно выбивавшийся из общего стиля. Там и сям резали глаз предметы современной мебели – массивный письменный стол из мореного дуба, секретер, заваленный бумагами, стальная подставка для документов, несколько псевдоколониальных стульев из красного дерева. Эти вещи нарушали колорит библиотеки, портили атмосферу старины, вносили в нее резкие ноты анахронического хаоса.

Не успели мы усесться, как перед нами возник высокий худощавый китаец очень интеллигентной наружности. На вид ему было лет сорок. Он вошел практически бесшумно через дверь, разделявшую библиотеку и столовую. В безукоризненно чистом, белом поварском костюме, в черных туфлях на платформе, китаец застыл у дверей, устремив взор в пространство поверх наших голов. Впрочем, в фиксированной позе не было напряженности, а глаза, не останавливаясь ни на одном конкретном предмете, тем не менее подмечали каждую мелочь.

Вэнс заговорил не сразу – несколько минут он испытующе взирал на китайца.

– Как ваше имя?

– Лян, – последовал тихий, едва слышный ответ.

– Назовите полное имя, пожалуйста.

Китаец выдержал короткую паузу:

– Лян Цун Вей.

– Хорошо. Насколько я понял, вы служите в доме Коу поваром.

– Моя повар.

Вэнс испустил вздох, легкая улыбка мелькнула на его лице.

– Не валяйте дурака, мистер Лян. Этот ваш пиджин-инглиш отнюдь не будет способствовать взаимопониманию. – Вэнс не спеша прикурил. – И не стойте, как статуя. Здесь хватает стульев.

Китаец пригасил блеск в глазах, медленно поднял взор на Вэнса. Поклонился, сел в кресло между дверью и стеллажами.

– Спасибо, – сказал он на чистейшем английском. – Полагаю, вы намерены задать мне несколько вопросов из-за трагедии, что имела место здесь вчера вечером. К моему великому сожалению, я вряд ли смогу пролить свет на события.

– Откуда вы знаете, что здесь случилась трагедия? – спросил Вэнс, глядя на кончик сигареты.

– Я готовил завтрак и слышал, как дворецкий говорил об этом по телефону.

– Ах да, конечно… Скажите, мистер Лян, вы давно живете в Штатах?

– Всего два года.

– Вас привело в эту страну влечение к американской кухне?

– Вообще-то нет, даром что сейчас я изучаю западные обычаи. Видите ли, западная цивилизация весьма интересует определенную группу моих соотечественников.

– Вероятно, не меньше их интересуют редкие церемониальные предметы китайского искусства, похищенные из китайских храмов и гробниц.

– Вы правы, мой народ до сих пор не может смириться с этой утратой, – отвечал китаец.

Вэнс кивнул понимающе, секунду помолчал.

– Где вы учились, мистер Лян?

– Сначала – в Имперском университете Тяньцзиня, затем – в Оксфорде.

– Осмелюсь предположить, что вы член партии Гоминьдан.

Китаец в знак согласия склонил голову:

– Я действительно состоял в этой партии. Но осознав, что идеалы русских укореняются в головах моих соотечественников, вытесняя идеалы Тан и Сун, я вступил в организацию Дадаохуэй[14]. Однако дело в том, что по типу темперамента я – последователь Лао-цзы, а мои товарищи в основном были конфуцианцами. Я понял, что мой идеализм неуместен там, где царит истерия, и очень скоро полностью завязал с какой бы то ни было политической деятельностью. Я продолжаю верить в культурные идеалы великого Старого Китая и надеюсь дожить до того дня, когда философские изречения из «Дао Дэ Цзин»[15] восстановят в моей стране равновесие духа и разума.

Вэнс этот пассаж не прокомментировал, только спросил:

– Как случилось, что вы нанялись к мистеру Коу?

– Я прослышал о его коллекции китайского фарфора и прочих ценностей, о его глубоких познаниях в восточном искусстве и подумал, что атмосфера в этом доме будет мне импонировать.

– И она импонировала?

– Не совсем. Мистер Коу был человеком скрытным и эгоистичным. В нем жила страсть к накопительству, алчность. Свои сокровища он прятал от всего света.