Смерть консулу! Люцифер

Сама ли она вырвалась от него или их разъединил натиск толпы? Он ещё видит её. Но что это с ней! Какое безумие! Она направляется прямо к галерее, объятой пламенем! Эгберт бросился за нею в надежде спасти её. Всего несколько шагов разделяют их. Но вот она пошатнулась и упала Несмотря на его отчаянные усилия пробраться вперёд, непроходимая стена людей окружает его со всех сторон и уносит с собою.

Между тем во дворе и в саду, где ещё за минуту перед тем господствовал полный хаос, водворилась внезапная тишина и порядок. Приехал император. Проводив свою супругу до Тюильри, откуда она должна была отправиться в St.-Cloud, он вернулся на пожар.

— Вы видите, я сдержал слово, — сказал он князю Шварценбергу, который был вне себя от беспокойства, предчувствуя страшную потерю. Его невестка Паулина Шварценберг осталась в зале; за минуту перед тем пронесли его молодую племянницу, покрытую ожогами.

По распоряжению императора во двор вступил батальон его гвардии и гонит перед собой всех праздных зрителей, не занятых тушением пожара и не принадлежащих к домашнему штату австрийского посланника. Все выходы, двери и коридоры дворца заняты солдатами; они оцепили место пожара. Точно и беспрекословно исполняется всякое приказание. Наполеон стоит молча перед разрушенными ступенями главного входа в своём сером невзрачном сюртуке, с руками, сложенными на груди. Его фигура ярко освещена багровым пламенем. Все робко отступили от него. Новый министр полиции Савари и полицейский префект Дюбуа избегают попасться на глаза властелина из боязни подвергнуться его гневу, предоставляя ему в случае неудовольствия излить свою ярость на младших полицейских и пожарных. Даже те, которые не видят Наполеона, чувствуют его присутствие.

На небе собираются грозовые тучи, но огонь начинает стихать. Сверху слышится глухой треск, дрогнул потолок, ещё несколько секунд, и великолепное праздничное здание, сооружённое на одну ночь, обрушилось с грохотом, представляя собою гигантский пылающий костёр. Тут уже нечего было спасать; все усилия должны быть направлены на то, чтобы остановить распространение пожара.

Как ни велик страх перед Наполеоном и уважение к его присутствию, но трагический конец праздника произвёл на всех слишком сильное впечатление, чтобы у каждого не появилось желания поделиться своими соображениями. Многие шёпотом напоминали друг другу о фейерверке 30 мая 1770 года, устроенном в честь свадьбы Марии Антуанеты и Людовика XVI. Как тогда, так и теперь, факелы Гименея смешаны с пламенем пожара и обагрены кровью. Это был тот же роковой австро-французский союз! Опять оправдался голос народа, осуждавшего этот брак. Пожар, гибель стольких людей служат печальным предзнаменованием для новобрачных.

— Невесёлая трагедия ожидает нас в будущем! — сказал один.

— Чего достиг он этим браком! Немцы всё так же ненавидят его, а французов он положительно восстановил против себя, — возразил другой.

— Он сам роет себе яму!

Не такие ли соображения омрачают душу и чело Наполеона? Подозревает ли он о толках в народе, возбуждённых этим несчастным событием? Неужели судьба начинает изменять ему? Не был ли Асперн первым признаком, что солнце его счастья близко к закату, а этот пожар не есть ли вторичное предзнаменование грозящей ему беды? Неужели у Наполеона, как у всех смертных, могло пробудиться хотя бы минутное сознание непрочности земных благ?

Он повелительно указал рукою на пылавший перед ним костёр. Пожарные, рабочие, офицеры поспешно бросились по направлению его руки. В облаке сероватого дыма виднелись трое людей, которые медленно пробирались по уцелевшим балкам и доскам, всё ближе и ближе к тому месту, где стоял император. Они в разорванных, обгорелых платьях; лица их почернели от копоти и покрыты ожогами. Они несут кого-то. По клочьям белого платья можно догадаться, что это женщина.

— Носилки! Зовите скорее доктора! Она ещё жива! — крикнул Наполеон, заметив судорожное движение руки обгоревшей женщины.

— Доктор уже здесь с несколькими помощниками.

— Кто такой?

— Беньямин Бурдон, из госпиталя на улице Таrаnnе.

— Зовите его сюда.

Трое мужчин со своей ношей перешагнули последние доски, загораживавшие им дорогу, и вошли в сад.

Это были Эгберт, Вольфсегг и Дероне; они несли Антуанету.

Слабый, но раздирающий крик вырвался из груди несчастной.

Двое людей бросились к ней: Наполеон и Цамбелли.

Следуя порыву своего горя, Витторио забыл всякое уважение к императору и кинулся к обгоревшей женщине с поднятой рукой, как будто хотел убить всякого, кто вздумал бы остановить его.

С диким криком: «Антуанета!» — опустился он на колени, но вслед за тем упал навзничь, как будто поражённый молнией.

— Жива ли она? — спросил Наполеон, подходя ближе.

— Да, но скоро умрёт! — ответил резко граф Вольфсегг, стиснув зубы.

Наполеон наклонился над той, которая представляла собой жалкую тень прежней блестящей маркизы де Гондревилль. Он увидел обезображенное лицо, искажённое болью.

Она подняла ресницы. Губы её прошептали что-то. Ему показалось, что она сказала: «Семела!..», — или это был обман воображения?