Смерть короля Тсонгора

— Как ты смеешь говорить такое?! — вскричал Санго Керим. — Я подумал вначале, что ты здравомыслящий человек, но теперь вижу, что годы войны лишили тебя разума.

Коуаме ликовал. Не только из-за того, что сказал ему только что Санго Керим. Он едва слышал его. Нет. А из-за той ярости, которую он вызвал в нем. То, что он сказал, он совсем не хотел говорить. Он видел Самилию, она была перед ним, невозмутимая, и он приговорил ее к смерти, в то время как желал сжать в своих объятиях. Но он сказал это. В какой-то лихорадке. И теперь ему надо было идти до конца. Даже если он сойдет с ума от горя.

— Не делай вид, что ты так уж оскорблен, Санго Керим, — снова заговорил Коуаме. — Ты защищаешь Самилию. Это делает тебе честь. Но то, что я открою тебе сейчас, заставит тебя изменить свое мнение. Она отдалась мне, эта женщина, которой ты так дорожишь. Хотя она и выбрала твой лагерь, она однажды ночью отдала свое тело мне. В твоем лагере. Я не лгу. Она здесь. Она может подтвердить. Ведь это правда, Самилия?

Наступило гробовое молчание. Даже стервятники перестали клевать останки мертвых и обернули головы в сторону толпившихся воинов. Самилия не выразила никакого волнения. Ее лицо по-прежнему было скрыто покрывалом.

— Это правда, — сказала она.

— Я взял тебя силой? — словно безумный, спросил Коуаме.

— Никто никогда не брал меня силой, и никто никогда не сможет сделать это, — ответила Самилия.

Санго Керим переменился в лице. Холодная ярость парализовала его. Он не мог ни двинуться, ни говорить. А Коуаме продолжал все с большей горячностью:

— Ты понимаешь, Санго Керим? Никогда она не будет принадлежать ни одному из нас. И мы будем продолжать убивать друг друга. Только так может быть. Пусть она убьет себя. Пусть сделает это, как сделал ее отец.

И тогда Санго Керим развернул свою лошадь в сторону Самилии и обратился к ней перед всеми своими застывшими от потрясения воинами.

— Все это время я сражался ради тебя, — сказал он. — Сражался, верный прежней клятве. Чтобы предложить тебе мое имя, мое ложе и город Массабу. Я выставил ради тебя армию номадов, и они все из дружбы ко мне согласились прийти сюда умирать. Сегодня я узнаю, что ты отдалась Коуаме. Что он насладился тобой. В таком случае я становлюсь на его сторону и вместе с ним требую твоей смерти. Посмотри на всех этих людей, посмотри на эти две армии, что стоят рядом. И скажи, что одним движением руки ты можешь сохранить им жизни. Несмотря на твой позор, я никогда не соглашусь отдать тебя Коуаме. Потому что тогда я буду вдвойне унижен. Но если ты убьешь себя, ты уже станешь ничьей. И ты услышишь, когда твой ум будет затуманиваться, когда твои волосы обагрятся кровью, ты услышишь радостные крики всех воинов, которым ты спасешь жизнь.

Коуаме слушал Санго Керима, и на лице его блуждала безумная улыбка. Он ходил взад и вперед вдоль рядов своих воинов и всех спрашивал: «Вы хотите, чтобы она умерла? Вы хотите, чтобы она умерла?» И со всех сторон все громче и громче слышались голоса: «Пусть она умрет!» Сначала это были десятки голосов, потом сотни, потом уже кричала вся армия. Казалось, эти люди вдруг прозрели. Они смотрели на эту хрупкую фигурку в черном, которая неподвижно сидела неподалеку от них на своей лошади, и понимали, что достаточно ей исчезнуть, и все кончится. И каждый из них во весь голос кричал: «Да!» Все громче и громче. Кричали все. С радостью. С яростью. Да, пусть Самилия умрет. И война кончится.

Движением руки Санго Керим восстановил тишину, и тогда все повернулись к молчащей женщине. Она медленно подняла свое покрывало, и все смогли увидеть лицо той, ради которой они столько времени шли на смерть. Она была красива. Она заговорила, и пески долины до сих пор еще помнят ее слова.