Смерть Кощея Бессмертного

— Ты не имеешь права отказывать старшей колдованке, — жрица ласково улыбнулась.

— Я не отказываюсь, — Бус улыбнулся в ответ. Он благодарно и крепко сжал ладонь Лалы.

— Пойдем? Смелее, — Лала рассмеялась.

Они вышли из-под гонтины, крепко сжав руки, побежали к огню. Оторвались от земли, как две белые птицы — длинные льняные рубахи захлопали на ветру.

— Поймай нас, Агни! — понесся к звездному небу двухгласый крик.

Приземлились с другой стороны жаркого кострища, на миг опаленные и вознагражденные жарким поцелуем Агни. Не расцепляя рук, смеясь, отбежали в сторону.

Бус вгляделся в лицо колдованки. Её глаза зазывно блестели, в них отражалось яркое огненное пламя, влажные уста приоткрылись, показывая ряд ровных, белых, как лесные орешки зубов. Он наклонился к Лале и с ужасом отпрянул, испуганно тряся головой.

— Ух, — выдохнул боевой вождь.

— Испугался? — Насмешливо спросила жрица, алый язычок облизал зовущие, сахарные уста.

— Я? — Бус хрипло рассмеялся. Нахмурился:

— Нет.

— Ты помнишь…

— Я ничего не забываю.

— Разве моя вина, что, умирая, старый жрец Родомир оповестил племя о том, как к нему явился Перун и приказал избрать меня старшей жрицей?

— Только ты одна умеешь предвидеть грядущее, — чуть слышно простонал Бус. — Я ничего не забыл, — повторил он громче. — Но ты была завещана мне, отдали ему, — Бус кивнул в сторону гонтины, где в густой фиолетовой тени прятался идол. На старом, дереве, гуляли алые отсветы углей вечного кострища. — Теперь ты его невеста.

— Невеста? — Лала рассмеялась, — Ты боишься его? — спросила она, показывая на Метателя Молний.

— Никогда не задумывался о таком сопернике, — хмыкнул Бус.

— Значит не боишься? — Глаза колдованки лукаво блестели, звали.

— Не боюсь, — Бус упрямо мотнул оселедцем, попробовал отогнать искушение. — Ты что, испытываешь меня?

— Испытываю, какой из тебя получился боевой рикс.

— Хочешь, чтоб меня и тебя, колдованцы удушили?

— Ты боишься? — Лала улыбалась, облизывая искушающие губы.

Вместо ответа, Бус притянул старшую жрицу и крепко поцеловал в соблазнительные, сладкие уста. Тихо прошептал, склонившись к девичьему уху, вдыхая цветочный запах завитков, чувствуя, как Лала прижимается к груди:

— Ты моя и только моя невеста. Да простит мои слова Перун, — он покосился на деревянного идола. Рубиновые угли выхватили из тени безликие глаза бога, устремленные на большой костер в центре городища. Перуна увлекали другие игры — на площади ставили специальные козлы с бычьей тушей приготовленной для жаркого.

— Он простит, — прошептала Лала. — Он и не такое прощает. — Она сжала руку Буса и потянула за собой…

Обнаженные, держась за руки, Бус и Лала спустились по пологому речному берегу к темным водам, в которых, среди закрытых бутонов кувшинок, отражались на водной ряби, молодой месяц и звезды. Тихо шумели ветлы и камыши, надежно скрывая пару от посторонних нескромных взоров.

— Смотри, чтоб русалии, взявшись за твой поводок, в омут не утянули, — хихикнула Лала.

— Они тебя побоятся, — усмехнулся Бус.

— Не ходи поутру к готам, — неожиданно сказала жрица.

— Как же я могу не пойти, глупая, ведь я боевой рикс.

— Плохое мнится. Несчастье чувствую. Нет им веры, — Лала покачала головой. Длинные русые волосы почти полностью скрывали тонкий девичий стан.

— Мы одержали над готами славную победу, разве это несчастье? Тебе и в прошлый раз, перед ристалищем, плохое мнилось.

— Ты еще не одержал победу. Мир не заключен.

— Одержал. Утром заключим нерушимый мир. Не думай о плохом. — Бус крепко прижал к груди волхованку. Зашептал в расплетенную русую волну:

— Зови хорошее. Мы победили готов. Они слово замирения дали. Винитар и росомон Тарм — ближние люди Кощея. Сами в наш лагерь явились, на мечах клялись, дружбу предлагали. Кто клятву, данную на железе, может порушить? Клялись именами богов: Одина и Хорса. В дубовой роще, наши волхвы обряд замирения повторят и мы закрепим слова договором и кровью жертвенных животных.

— Я…

Бус прикрыл волхованке рот ладонью.

— Думай о сегодняшней ночи, которую нам подарила Мокошь. О ночи, которая больше никогда не повторится. Думай о себе и обо мне.

— Я думаю, — прошептала Лала. В её глазах, освещенные серебряным месяцем, дрожали слезы. — Не убоимся стрелы летящей в день (от судьбы не уйдешь). — Поцелуй меня, — она медленно отступала в темную теплую воду…

VI

На рассвете, семьдесят старейшин и уважаемых людей племени росов, во главе с боевым архонтом Бусом, безоружные, в белых обрядовых одеждах, покинули городище. Некоторые держали в руках кусочки хлебного мякиша, мяса, стрелу — подношение Перумову дубу. Десять старейшин возглавлявших процессию, держали в руках по белому петуху — жертвенный дар роще и богу.

Поселяне провожали, столпившись в воротах так же, по-праздничному облаченные, без оружия — в такой день грех великий прикасаться к боевому железу. Их лица сияли верой и надеждой, в глазах светились веселые огоньки — ведь сегодня будет пир: росы будут угощать недавних врагов. Война закончена…

— Идут, — прошептал Тарм, завидев среди деревьев приближающихся росов.