Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой

«Могила твоя вся в снегу, белом и пушистом. Я положил шесть красных гвоздик. Феклистов сказал: «Как же гвоздики красивы на снегу, никогда не знал». Он воткнул в снег какие-то фиолетовые горные цветы с тонкими и колючими листьями. Два мандарина, зеленое яблоко, иерусалимская свеча. Твой покрытый инеем портрет. У папы никак не хотела гореть свеча, оставшаяся от моего соборования, а твоя, иерусалимская, горела. От нашего большого пучка, который ты зажгла в Храме Гроба Господня, оставались три свечи. Три последние свечи, которые ты держала в руках».

… Мне сегодня так хочется сказки, детской сказки про сон золотой…

Она увидела его мандарины и яблоко на своей могиле?.. Отличница Лена, которая во время ссоры бежала к театру, которая к театру пришла умирать…

ГЛАВА 35

… Мне так хочется счастья и ласки…

Накануне был жаркий день, кожа жадно впитывала солнечные лучи. В том сне, в который она провалилась, не было ни конкретного места, ни времени, ни моря, ни солнца, ни возбужденного общества. Был только приятный легкий жар загорелой кожи и чувство покоя, защищенности. Значит, я дома. Лена сначала потянулась, потом открыла глаза. Белый гостиничный потолок, солнце пробивается сквозь темно-красную штору. На соседней подушке — русая голова. Поверх простыни, которой они укрыты, — сильная молодая рука. Олег. Он спит очень крепко, как она говорила, «без задних ног». Она повернулась и легонько провела рукой по выгоревшим прядям волос, коснулась кончиками пальцев загорелого плеча. Она вспомнила вечер, ночь. Они закрылись в номере, пили, ели фрукты, много смеялись, она все пыталась освободиться от того чувства скованности, которое преодолевала целый день. Они гуляли по набережной, заходили в кафе, целовались на пляже… Но ей все мешало: платье, босоножки, слишком яркое солнце, афиши, растяжки, постоянный звуковой фон знакомых, хорошо поставленных актерских голосов. Весь этот «Кинотавр». На берегу она сняла босоножки, пошла по горячей гальке, тепло поднялось прямо к сердцу. И вдруг кто-то рассмеялся неподалеку. Она оглянулась: группа актеров спокойно играла в карты, окружив себя бутылками с пивом. Но ей показалось, что они нарочито отвернулись, что они только что смотрели на них. Все вдруг поблекло. Ступни почувствовали только острые камни. Лена зябко поежилась, надела босоножки, синие глаза чуть расширились, как от боли.

— Пойдем в ресторан? — спросил Олег.

— Нет, купим чего-нибудь и пойдем в номер, у меня голова болит.

Пришли, задвинули плотно шторы, сели очень близко, так, что она чувствовала аромат его теплой кожи. Все вроде бы хорошо. Она протянула руки — встретила влюбленный взгляд. Отвернулась на секунду — вновь озноб.

— Я в ванную, ладно?

Она долго стоит под душем, ее ждет в постели любовник, а у нее вдруг зубы свело от тоски. Боже мой, она скучает по Сереже. Она завернулась в полотенце, вернулась в номер, вымученно улыбнулась Олегу, выплеснула в горшок с цветком недопитое шампанское из гостиничного стакана и торопливо налила себе водки. Сейчас. Сердце согреется. Теплая волна заставила ее рассмеяться, она бросилась к нему, порывисто прижала светлую голову. Мой мальчик.

— Ты меня любишь?

— Да. А ты?

— А ты?

— А ты?..

Им было хорошо, только она не помнит почти ничего. Просто знает, что им всегда хорошо в постели. Час, два, три… Она не думает о Сереже… Она думает о том, что не думает о Сереже. А потом наступает утро, ей еще тепло, приятно, но уже надвигается день. Уже надвигаются эти ужасные проблемы. Она действительно играла в «Странном времени» как в последний раз, как перед смертью. Но она всегда так играет. Она не ожидала такого провала. Ее номинировали на лучшую женскую роль, но она знала, что награды она не получит. Какая-то невидимая стена вдруг выросла между нею и всеми остальными. Или ей кажется? Ей улыбаются, что-то говорят, а в глазах только любопытство, только ожидание развития этой странной истории под названием «Странное время». И опять ходить больно, как по битому стеклу. И опять эта тревога, нетерпение. А в грозу впору креститься, как Катерине. Лена ненавидит себя за то, что ей все кажется предупреждением о наказании за грехи. Она презирает себя за то, что не умеет ловить миг счастья, за то, что, влетев в этот легкий, как ей казалось, роман, она тоскует по мужу. Нет, не по мужу. Они привыкли расставаться. Она тоскует по правде в их отношениях. Это было самым главным в их жизни.

(УКРАДЕННАЯ КНИГА)

21 января 1998 года.

«Кажется, что я попал в какое-то кино. Еще на кладбище промелькнуло, когда клал гвоздики на снег, что все это кино, и Феклистов Сашка, расчищающий снег рядом с могилкой, как бы намеком: видишь меня, а, Шерстюк, это ты меня в кино видишь, вот съемки закончатся, вернемся домой, а там Ленка пельмени нам приготовила.

Руки у тебя в муке, ты коснешься моих щек кончиками ладошек и поцелуешь в губы. Налетишь, как бабочка, и упорхнешь. Стук — и улыбнешься. Искорки из глаз попадут в сердце, ты тихо спросишь: «Любишь, Шерстюк?» — «Люблю».