Смерть лорда Эджвера

Наблюдая за Карлоттой Адамс в этой умной, но одновременно злобной имитации, я задался вопросом, сколько из этих воплощений видели сами прообразы. Понравилась ли им такая известность… такая своеобразная реклама? Или возмутило намеренное выставление напоказ их маленьких профессиональных хитростей – чем, по сути, представление и было? Не ставит ли себя Карлотта Адамс в положение соперничающего фокусника, который говорит: «О, это старый трюк! Все просто. Я покажу вам, как это делается»?

Я пришел к выводу, что если б я был прообразом перевоплощения, то сильно возмутился бы. Конечно, я скрыл бы свое раздражение, но в глубине души мною владела бы обида. Нужно обладать величайшей терпимостью и отточенным чувством юмора, чтобы должным образом оценить это безжалостное экспозе́.

Едва я сделал это умозаключение, как услышал сзади эхо очаровательного хрипловатого смеха на сцене.

Я резко повернулся. В кресле прямо позади меня, чуть подавшись вперед и приоткрыв губы, сидел прообраз перевоплощения – леди Эджвер, известная всем как Джейн Уилкинсон.

Я сразу понял, что все мои умозаключения оказались неправильными. На лице Джейн Уилкинсон отражался восторг, ее глаза светились восхищением.

Когда «имитация» закончилась, она принялась громко аплодировать. Смеясь, повернулась к своему спутнику, высокому, очень красивому, похожему на греческого бога мужчине, в котором я узнал актера, прославившегося не только в кино, но и на сцене. Это был Брайан Мартин, самый популярный на тот момент герой экрана. Он и Джейн Уилкинсон вместе снимались в нескольких фильмах.

– Потрясающе, правда? – сказала леди Эджвер.

Он засмеялся.

– Джейн… у тебя такой восторженный вид!

– Но она действительно хороша! Глумится лучше, чем я думала.

Я не расслышал ответ Брайана Мартина – Карлотта Адамс начала новую импровизацию.

То, что случилось потом, я всегда буду считать очень любопытным совпадением.

После представления мы с Пуаро отправились ужинать в «Савой».

За соседним столиком расположились леди Эджвер, Брайан Мартин и еще двое незнакомых мне людей. Я обратил на них внимание Пуаро, и, пока разъяснял ему, кто есть кто, столик через один от нас заняла пара. Лицо женщины показалось мне знакомым, однако, как это ни странно, я сразу не смог вспомнить ее.

И вдруг меня осенило: так это же Карлотта Адамс! Ее спутника, ухоженного мужчину с жизнерадостным, немного глуповатым лицом, я не знал. Он был не из тех, кем я всегда восхищался.

Карлотта Адамс была одета скромно, во все черное. Ее подвижное, чувственное лицо не привлекало внимания окружающих и не способствовало мгновенному узнаванию, однако именно благодаря ему она с величайшим мастерством овладела искусством мимикрии. Оно могло без труда принимать черты другой личности, но его собственные черты не отличались характерностью.

Я поделился своими соображениями с Пуаро. Он внимательно слушал, слегка склонив набок похожую на яйцо голову и то и дело бросая пристальные взгляды на два столика, за которыми сидели обсуждаемые персоны.

– Так это леди Эджвер? Да, помню – я видел ее игру. Она belle femme[1].

– И замечательная актриса.

– Возможно.

– Вы, как я вижу, сомневаетесь.

– Я думаю, друг мой, это зависит от окружающей обстановки. Если она в центре спектакля, если все вращается вокруг нее – то да, она хорошо играет свою роль. Я сомневаюсь, что она смогла бы должным образом сыграть маленькую роль или такую, что называется характерной. Пьеса должна быть написана о ней и для нее. Мне кажется, она из тех женщин, которым интересны только они сами. – Пуаро помолчал и неожиданно добавил: – Таких людей на их жизненном пути подстерегает опасность.

– Опасность? – спросил я, удивленный.

– Вижу, я использовал слово, которое удивило вас, друг мой. Да, опасность. Потому что, понимаете ли, такая женщина видит только одну вещь – себя. Подобные ей не видят опасности и риски, что окружают их, – миллион противоречивых интересов и взаимоотношений. Нет, они видят только собственную дорогу вперед. И вот – рано или поздно – катастрофа.

Мне стало интересно. Я был вынужден признать, что такая точка зрения не приходила мне в голову.

– А другая? – спросил я.

– Мисс Адамс? – Взгляд Пуаро переместился к ее столику. – Ну? – сказал он, улыбаясь. – Что вы хотите, чтобы я рассказал о ней?

– Только то, какое впечатление она производит на вас.

– Mon cher[2], разве я сегодня предсказатель судьбы, который читает по ладони и видит человека насквозь?

– У вас это получается лучше, чем у большинства, – ответил я.

– Это все ваша великая вера в меня, Гастингс. Я тронут. Разве вы не знаете, друг мой, что каждый из нас – это мрачная тайна, лабиринт противоречивых страстей, и желаний, и жизненных позиций? Mais oui, c’est vrai[3]. Человек выносит свое суждение – но девять раз из десяти неправильно.

– Только не Эркюль Пуаро, – сказал я с улыбкой.

– Даже Эркюль Пуаро! О, я точно знаю, что вы всегда придерживаетесь идеи, что я самодоволен, однако в самом деле уверяю вас: я действительно очень скромный человек.

Я рассмеялся.

– Вы – и скромный!..