Они даже ездили во все провинции и собирали материалы. Но ничего не собрали. Только в провинции Хунань один товарищ сказал что-то из ряда вон выходящее. За всю мою жизнь я никогда за спиной у кого-то не обсуждал его, ибо в противном случае могло быть еще хуже. После того как все это произошло, я перечитал все свои выступления за прошедшие семь-восемь лет, прочитал записи моих бесед и мои статьи. Все это было отпечатано. Общий объем всего этого — это несколько миллионов иероглифов. Я читал все это на протяжении целых трех месяцев, я спросил себя по совести, виноват ли я, и ответил, что нет, не виноват.
(Таким же было и наше мнение. Ху Яобан был представителем правильной линии, появившейся в результате и после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва; все его действия были продиктованы заботой о том, чтобы уберечь от кризиса партию и государство, поисками того, как обеспечить здоровое развитие, ответом на вопрос о том, по какому пути идти. Поэтому все мы, то есть друзья Ху Яобана, люди, общавшиеся с ним и хорошо знавшие его как человека, в один голос говорили, что он не должен подавать заявление об отставке, а также что он не должен выступать с такого рода самокритикой.)
В своей самокритике я все взял на себя; говорил о самых крупных вопросах, о самом главном. После того, что случилось, я с уважением отношусь к новому руководству
(Ху Яобан не говорил, что он подчиняется); храню единство партии. Я просил только одного, то есть того, чтобы мне была дана возможность спокойно провести, прожить оставшиеся мои последние или поздние годы.