Смерть меня подождёт (обновлённая редакция)

Затихает и снова оживает южный ветерок. Он наносит запах хвойной тайги. И кажется, плывёт этот терпкий дух из родных кавказских лесов. Вижу, точно в яви, костёр под старой чинарой. Там впервые с ребятнёй мы жгли смолевые сучья. Там в детских грёзах раскрывался нам загадочный мир. Там, под старой чинарой, у тлеющего огня, родилась неугомонная мечта увидеть невиданное. Это ты, угрюмый лес моего детства, научил меня любить природу, её красоту, первобытность. Ты привёл меня к роковому перекату. Но я не сожалею…

Меня вела к развязке всепоглощающая страсть. Это было не безотчётное влечение, не спорт, а самое заветное стремление — подчинить природу человеку.

Тучи сваливаются за скалы. Падучая звезда бороздит край тёмного неба. Улукиткан непременно сказал бы, что это к удаче. Он умел всегда находить в явлениях природы что-нибудь обнадёживающее, и это помогло ему жить. Хочу поверить, что упавшая звезда к счастью.

— Ты не спишь? — слышу голос Василия. — Какая долгая ночь!

Я молча прижимаю голову друга. Молчим потому, что не о чем говорить. То, чем жили мы до сих пор, о чём мечтали, покинуло нас. Не осталось ни вёсел в руках, ни экспедиционных дел, ни связи с внешним миром. Казалось, жизнь замерла, как замирают паруса в минуту вдруг наступившего штиля.

Часы текут медленно. О, эта долгая ночь, холодная и неумолимая! Хочу забыться, но не могу отрешиться от тёмных мыслей, слишком велика их власть надо мною. Злой ветер проникает в каждую щёлку одежды. Ужасное состояние, когда промерзаешь до мозга костей, когда негде согреться. Я втягиваю голову в воротник, дышу под фуфайку и закрываю глаза с единственным желанием уйти от действительности.

Слышу — со скалы срывается тяжёлый обломок и гулом потрясает сонное ущелье. Из-за кривуна высовывается разбуженный туман. Качаясь, он взбирается на осклизлые уступы, изгибается, плывёт. Вверху сливается с тусклым небом, внизу бродит вокруг нас, мешаясь с бурунами, оседая на нашей одежде водяной пылью. И от этого становится ещё холоднее…

Нет, не уснуть…

В мыслях царит хаос. Я потерялся, не у кого спросить дорогу. Сколько бы ни звал я сейчас своих близких друзей, они не придут на помощь. Я один с больным Василием, на краю жизни.

Опять слышу грохот. Вероятно, забавляется медведь, Где-то в вышине, за туманом, за верхней гранью скал, рассвет будит жизнь. Живой поток воды проносится мимо, словно гигантские качели в бесконечном взлёте.

Над нами, чуть не задевая крыльями, пролетает пугливая стайка уток. Туман сгущается, белеет. Утро заглядывает в щель.

— Холодно, не чувствую себя. Согреться бы теперь перед смертью, — и Василий крепко прижимается ко мне.

— Скоро солнце поднимется, отогреемся и непременно что-нибудь придумаем, — стараюсь я успокоить Василия.

— Ты не заботься обо мне. Не хочу жить калекой. Плыви сам…

— Никуда я от тебя не поплыву. Ещё не всё, Василий, потеряно. Наступит день…

— Ты бы повернул меня на бок, всё застыло, — обрывает он разговор.

Вид у него ужасный: по чёрному, обветренному лицу проступили жёлтые пятна, и какие-то новые линии обезобразили его. В глазах полнейшая отчуждённость. А ведь совсем недавно это был человек, да ещё какой человек!

Наверху всё больше светлеет. Назад, за кривун, торопится туман. Обнажаются выступы скал, рубцы откосов, небо, освещённое далёким солнцем. Перекат бушует. Страшно смотреть, как обрушивается поток на острые клыки обломков, разбивается в пыль и, убегая за кривун, бросает оттуда свой гневный рёв.

Вижу, за перекатом, в заводи, плывёт что-то чёрное. Присматриваюсь — да ведь это, кажется, шляпа Трофима! Не может быть! Не хочу верить. С трудом поднимаюсь на ноги. Нет, не ошибся — его шляпа, Неужели погиб?!

— Куда ты смотришь, что там? -- слышу тревожный голос Василия.

— Утка чёрная плывёт за перекатом.

— А я думал, Трофима увидел…

— Что ты, он теперь далеко.

— Вот уж и далеко! Без плота и без топора ему никуда не уйти.

— Наш плот не должно далеко унести перевёрнутым.

— Может, и застрял, — соглашается он.

— Что это у тебя, Василий, с нижней губой?

— Опухла что-то…

— Да ведь ты её изжевал! Зачем это?

— Сам не знаю. Кажется, будто трубка в зубах.

Я отрезаю ватный кусок от полы фуфайки, кладу ему в рот и только теперь вижу его поседевшую за ночь голову. Лицо сморщилось, на лбу глубокие борозды, точно сабельные шрамы, нос заострился. В глазах выражение ужасающего безразличия, как у мертвеца. Меня это пугает.

Небо безоблачное, синее-синее. На курчавый кант правобережной скалы упали первые лучи восхода. Всё засверкало чистыми красками раннего утра.

Василий лежит на мокром камне, следит, как с верхних уступов спускаются в глубину ущелья первые лучи. Временами он переводит взгляд на облачко, застрявшее посредине синего неба… А сам жуёт ватный лоскут.

— Покурить бы, — просит он.

— Потерпи немного. Солнце пригреет, я высушу бумагу, табак, и ты покуришь.

Вот и солнце! Я чувствую его тёплое прикосновение, вижу, как лучи, падая в воду, взрывают ярким светом кипящую глубину переката. Не последний ли день? Я хочу встретить его спокойно. Ах, если бы можно было вытянуть ноги!…