Смерть миссис Вестуэй

Она словно оцепенела от бессмысленности. Мод, Мэгги, попытка убить ее саму. Она не могла простить Эзру, но могла его понять. Он убил в припадке бешенства, от какой-то исковерканной любви. Ведь по большому счету главной и единственной любовью Эзры был он сам. Его избаловали слепым обожанием, он долго жил в полной беззаботности, ему незнакомо было чувство ответственности, и любое препятствие на пути осуществления своих желаний он воспринимал как конец света. А тут вдруг Мэгги предъявляет ему какие-то требования. Он просто не мог этого вместить. А где-то живет сестра, которая подозревает или знает правду. Как тут не подстраховаться? Но миссис Уоррен… У Хэл было еще множество вопросов – вопросов, на которые могла бы ответить только миссис Уоррен, и ей захотелось плакать. Вспомнилось лицо миссис Уоррен в первый день – пришедшее ей на ум сравнение с ребенком, который смотрит, как кошка подкрадывается к ничего не подозревающим голубям, – смотрит в устрашающем предвкушении кровавой бойни, которая сейчас произойдет. Тогда Хэл казалось, что кошка – это она сама. Теперь она поняла – кошкой был Эзра. Однако миссис Уоррен видела опасность и не сделала ничего, чтобы предотвратить развитие событий. Лишь попыталась предупредить Хэл.

Убирайтесь, если не хотите беды на свою голову. Пока еще есть время…

– Она одна оставалась из тех, кто знал правду, – медленно сказала Хэл. – И он… боялся, что она может предупредить меня.

Она мысленно пробежалась по прошедшим годам, подсчитывая погибших, которые валились, как костяшки домино, после первой вспышки ярости в лодочном сарае. А последняя костяшка – она сама, Хэл. Только вот она не повалилась. В отличие от него.

– Митци… Я соболезную вашей утрате.

– А я вашей, – ответила Митци, и в ее круглом розовом лице была мудрость, которую Хэл совершенно не ожидала встретить в этой женщине. Бесконечное сострадание под самодовольным фасадом. – Это был ваш отец.

От этих слов вздрогнул Абель, не Хэл. Он закрыл лицо руками, как будто не мог всего этого слышать, так что Хэл захотелось протянуть руку, сказать, что все в порядке и так и останется. Каким бы ни был ее отец – он утонул. Зато у нее была не одна, а две замечательные матери, которые боролись за нее, берегли ее, и она этим счастлива. Но Хэл не могла найти нужных слов.

– Когда вам станет лучше, – Митци потрепала ее по коленке, – нам придется еще раз встретиться с мистером Тресвиком, Хэрриет.

– Тресвиком?

– Похоже… Словом, похоже, миссис Вестуэй прекрасно знала, что делает, когда составляла завещание.

– Мистер Тресвик уже разобрался во всей этой путанице, – сказал Абель. – С учетом того, что нам сегодня известно, формулировка документа вполне однозначна и недвусмысленна. Наследство предназначается вам, Хэл. С самого начала предназначалось. Имение ваше.

– Что?! – Удар был таким неожиданным, что восклицание вырвалось чуть ли не обвинением, а потом Хэл не могла придумать, что сказать.

Абель продолжал:

– Мать знала, что вы ее внучка. Мне кажется, это очевидно. Что до завещания… я думаю, она хотела, чтобы все мы терзались вопросами, начали копаться в прошлом. Вот что она имела в виду, как мне кажется, написав ту строчку в письме Хардингу.

– Aprés moi, le déluge, – тихо сказала Хэл.

И наконец поняла, какой маховик запустила миссис Вестуэй своим завещанием. В этом, конечно, много не только злобы, но еще и трусости. Правда являлась таким кошмаром, что при жизни она была не в силах посмотреть ей в лицо. И бабка ждала, пока сама она будет недосягаема, а вся тяжесть падет на оставшихся.

На какой-то момент Хэл представила, как прикованная к кровати старуха, за которой беззаветно ухаживает миссис Уоррен, замышляет будущую катастрофу. Интересно, она потирала руки, когда подписывала завещание, полная желчного ликования? Или делала это с унылой покорностью и жалостью к живым? Теперь уже не узнать.

– Что меня занимает, – медленно сказал Абель, – так это почему Эзра не согласился на договор об изменении условий, который вы предложили. Для него это был идеальный выход – признать, что вы не внучка нашей матери. Я думаю, мать рассчитывала, что вы такая же жадная и ненасытная, как и мы все, и будете искать правду в суде. Она и представить не могла, что вы откажетесь от наследства без боя. Вы оказались благороднее, чем она могла себе представить.