Голос был настойчив, он вытаскивал ее откуда-то снизу, где она пробыла, похоже, довольно долго.
– Хэрриет? Пора приходить в себя. – А потом, будто обращаясь к кому-то еще: – У нее все еще температура. Лоб как печка.
Хэл моргнула и сощурилась на яркий свет, который очень мешал.
– Что?.. Как?.. – В горле у нее пересохло, гортань пылала.
– О, слава богу. Мы так беспокоились!
Голос женский.
Хэл опять моргнула и нашарила очки. Заведя дужки за уши, она осмотрелась. Сначала взгляд сфокусировался на лице Митци, за ней Хэл разглядела мужскую фигуру, ей показалось, Абеля. И все вспомнилось: Сент-Пиран, похороны, имение. И – о Господи – сцена с Хардингом…
– Вот, – сказала Митци, и под носом у Хэл очутился стакан с водой. – Выпейте немного. Вы долго были без сознания. У вас, несомненно, сильное обезвоживание.
– Я… Который час?
– Около девяти. Мы очень беспокоились. Мы с Абелем уже думали вызвать врача.
– А ч-что случилось?
Опустив глаза, она увидела, что лежит на какой-то кушетке, по ощущению платье задралось до спины, хотя ноги, слава богу, оказались укрыты одеялом. Комнату она не узнала – на вид что-то вроде библиотеки, с рядами потрепанных, затянутых паутиной книг в кожаных переплетах, на светло-коричневых полках до самого потолка – высокого, покрытого пятнами плесени.
– Вы упали, а когда мы попытались вам помочь, вы уже горели. Хорошо, что вы такая худая.
– Как вы себя чувствуете, Хэрриет? – Только теперь Хэл услышала голос Абеля. Высокий тенор звучал мягко и встревоженно. Абель подошел и, опустившись на колени возле кушетки, нежно дотронулся до ее лба. Хэл пришлось сделать над собой усилие, чтобы не оттолкнуть его руку, настолько жест был интимным, но пальцы прикоснулись такой приятной прохладой. – Хотите, мы позовем доктора?
– Врача? – Хэл с трудом приподнялась на кушетке, подняв тучу пыли, взвихрившейся в золотом свете настольной лампы. – Боже упаси. Я хочу сказать, спасибо, конечно, но не думаю…
– Да я и не уверен, что нам удастся быстро найти дежурного терапевта, – сказал Абель и задумчиво погладил усы. – Но если вам нехорошо, может быть, в больницу?
– Мне не нужен врач. – Хэл постаралась, чтобы голос прозвучал как можно тверже.
– У нее все еще жар, – сказала Митци, будто не услышав последних слов. – Как ты думаешь, мы найдем в доме вашей матери градусник?
– Понятия не имею. – Абель встал, отряхнув пыль с колен. – Может быть, в аптечке со времен королевы Виктории и завалялся какой-нибудь несовместимый с жизнью агрегат. Пойду посмотрю.
– О, правда? Ты чудо. На айфоне Рича есть какая-то программа, которая уверяет, что измеряет температуру, но я не верю, чтобы показания были точными.
– Я в порядке, – сказала Хэл.
Она опустила ноги на пол, что было встречено неодобрительными возгласами Абеля и Митци.
– Дорогая… – Абель положил ей руку на плечо, вдавив обратно в кушетку. – Вы только что были белая как простыня и валялись в обмороке. Так что вы где угодно, только не в порядке. Если я оставлю вас с Митци и отправлюсь на поиски градусника, вы обещаете никуда не бежать?
– Обещаю, – не особенно сопротивляясь, ответила Хэл.
Она опять втянула ноги на кушетку и легла, прикрыв глаза от света лампы.
Митци заметила этот жест и пригнулась.
– Свет бьет в глаза?
– Немножко, – признала Хэл. – А у вас нет никаких обезболивающих? Голова разламывается.
– Ничего удивительного, – резко сказала Митци, развернув лампу, чтобы свет не бил Хэл в глаза. – Вы упали с жутким звуком. Вот здесь, сбоку, весьма внушительная шишка. Ужасно… Хоть бы вы упали как-то иначе, на ковер, например. Правда, он такой потертый, что вряд ли бы помогло. Да, у меня в сумке есть парацетамол, но она в другой комнате. Потерпите, я схожу за ним?
Хэл кивнула, и Митци встала.
– Не делайте глупостей. Я не хочу, чтобы вы опять потеряли сознание.
– Не буду, – слабо отозвалась Хэл.
Она не стала говорить, что мысль побыть одной несколько минут, пока Митци будет ходить за сумкой, была куда привлекательнее, чем болеутоляющее.
Когда дверь за «теткой» закрылась, Хэл опустила голову на кушетку и попыталась собрать воедино все, что случилось в тот странный, безумный промежуток времени между заявлением Тресвика и ее обмороком.
Потому что все это полный абсурд. Все до малейших деталей. В завещании покойной она названа
Загорелся лучик надежды. От сильного желания стало почти больно.