Смерть миссис Вестуэй

– Не извиняйтесь, моя дорогая. Если тут кто и виноват, так точно не вы. – Он смахнул слезы с глаз и, отвернувшись, стал смотреть в тень, отбрасываемую пустым камином. – Но должен сказать, как бы я ни любил Мод, как бы ни понимал, почему ей пришлось поступить именно так, удрав, она все-таки сыграла с нами дурную шутку, особенно с Эзрой. Провести двадцать лет в неизвестности, не дать о себе знать, жива она или нет, объявится ли когда-нибудь… А теперь на́ тебе – взрыв бомбы. Так что же с ней случилось, Хэрриет?

Сердце у Хэл сжалось, будто его сдавила чья-то рука, перекрыв кровоток, и она подумала было изобразить еще один обморок, но уйти от этой темы в долгосрочной перспективе все равно невозможно. Она чувствовала, как все то время, что братья расспрашивали ее в гостиной, незаданный вопрос висел в воздухе, понимала, что они кружат вокруг, пытаясь добиться от нее ответа, и спасло ее только типично английское нежелание затрагивать личные, щекотливые вопросы при первом знакомстве. Как умерла твоя мать? Задать такой вопрос не очень-то просто, и Хэл рассчитывала на то, что хозяева думают так же.

Но теперь, в узком кругу света от лампы, когда она лежит на кушетке, закутанная в одеяло, спасения нет. Ясно, что бы там ни случилось на самом деле, Абелю по крайней мере судьба сестры неизвестна. Ей придется рассказать собственную правду, а если она не совпадет с тем, что удалось узнать Тресвику, так тому и быть, игра будет кончена.

Намерения ее и в самом деле заходили уже слишком далеко, и не только потому, что она очень сильно рисковала. Хэл собиралась использовать свое маленькое горе в низких, бесчестных целях. Но обойти это препятствие не представлялось возможным.

Когда-то, давным-давно, школьный учитель называл ее «мышонком», что было очень обидно, хотя она точно не понимала почему. Теперь поняла. Кем бы она ни казалась сторонним наблюдателям, в глубине души Хэл была… не мышью, нет, скорее уж крысой – маленькой, мрачной, упорной и выносливой. И теперь она чувствовала себя крысой, которую загнали в угол и которая вынуждена бороться за жизнь.

Хэл вынула градусник изо рта, не выпуская его из рук, набрала побольше воздуха и спокойно сказала:

– Она погибла. Чуть больше трех лет назад, через несколько дней после моего восемнадцатилетия. Ее сбила машина. Она умерла на месте. Водитель уехал. Я была в школе. Мне позвонили…

Хэл замолчала, поскольку не могла продолжать, но дело было сделано.

– О Господи, – сказал, точнее, прошептал Абель, проведя рукой по лицу.

Впервые с тех пор, как она попала сюда, считая и похороны миссис Вестуэй, Хэл увидела настоящую скорбь, и от понимания того, что она только что наделала, у нее заболел живот. Боль Абеля была неподдельная, осязаемая. Хэл стало плохо не только оттого, что она использовала смерть мамы, – этим она подкашивала только себя. Но помимо этого вышло так, что походя она взвалила свое горе на Абеля.

Это живые люди. Она посмотрела на Абеля, лицо которого освещала лампа, и как-то оцепенела. Не вымышленные богатые снобы, которых ты придумала в поезде. Живые люди. И настоящее горе. Человеческие жизни, которыми ты играешь.

Но думать так сейчас Хэл не имела права. Она начала игру и должна через это пройти, выбора у нее нет. Невозможно вернуться к мистеру Смиту и его нетерпеливым коллекторам, а кроме того, к ежедневной отчаянной борьбе за хлеб, за выживание…

– О, Абель, дорогой… – у Митци вышло несколько хрипло.

– Простите, – сказал Абель и, сильно моргая, вытер слезы. – Я думал… Я действительно думал, что примирился с мыслью о ее смерти. Я хочу сказать, мы ведь так долго ничегошеньки о ней не знали. Разумеется, мы предполагали… думали все это время, что она жива-здорова… Мы же не знали. Господи Боже. Бедный Эзра.

Бедный Эзра? Но у Хэл не оказалось времени поразмыслить над этим замечанием Абеля, так как заговорила Митци.

– Ты не думаешь, Абель… – начала она, но осеклась. А потом продолжила с сомнением в голосе, как будто не знала точно, что сейчас скажет: – Ты думаешь поэтому?

– Что поэтому?

– Ну… Завещание. Ты думаешь, она осознала? Ну, что выгнала Мод и, может быть, чувствовала… не знаю… какую-то вину?

– Вроде как хотела загладить вину? – Абель опять пожал плечами. – Честно? Не думаю. Бог его знает, я никогда не понимал мотивов ее поступков и, хотя прожил с ней почти двадцать лет, не могу похвастаться тем, что для меня был ясен ход ее мыслей. Мне не кажется, что вина – чувство, которое она когда-либо принимала во внимание, не говорю уж понимала. Мне бы, конечно, хотелось думать, что это что-то конструктивное, вроде искупления, но в общем-то… – Он замолчал, посмотрел на Хэл и как-то криво усмехнулся, будто желая сменить тему разговора. – Да что меня слушать, все болтаю, болтаю. Бедная Хэрриет вцепилась в термометр мертвой хваткой. Давайте посмотрим, что там.

Хэл протянула градусник.