Смерть мужьям!

Это действительно – вопрос. Родион попросил проверить карманы. Стоило лишь отодвинуть борт пиджака, как изнутри показался бумажный хвостик. Лист явно складывали в спешке, сильно помяв, свежие чернильные буквы расплылись, но смысл не утратили.

Адвокат успел написать:

«Дорогой Родион Георгиевич! Виноват перед вами, что не смог помочь. Однако теперь исправлюсь. Начну с того, что забыл: институтским прозвищем жены было «Лисичка». Но это не столь важно. Главное, что я нашел ее дневник. Аврора записывала дела на будущий день, скучное перечисление без имен и мест. Как будто черновик. И каждое утро отправляло кому-то письмо. Простите, но показать такую интимную вещь не считаю возможным. Я сжег его. Однако могу с большой уверенностью сказать, что в смерти Авроры».

Точку адвокат поставить не успел.

– У нее дневник закончился, – будто сам себе сказал Ванзаров, пытаясь между тем найти другой, куда более горячий ответ: почему письмо не было изъято. Времени не хватило? Или убийца настолько уверен в своей неприкасаемости? Логика соглашалась на оба варианта.

– Вы о чем это? – насторожился Лебедев, снова оказавшись в роли несмышленыша.

– Екатерина Павловна собиралась дарить Авроре на именины дневник. И Анна Хомякова тоже. Я все понять не мог: зачем такой детский подарок? Все просто: у Грановской закончился старый. Из этого следует: дамы знали, что такой подарок будет нужен и приятен. В двойном размере. Почему?

– Это уж вам виднее, – подтянув рукава, криминалист принялся за осмотр тела и добавил: – Ставите, что найду розочку со стрелками?

– Ставлю, что их нет, – сказал Родион. – Да уж курите, не мучите себя, пожалуйста.

– И не подумаю, спор есть спор... Сейчас отыграюсь...

Лебедев быстро и ловко вывернул карманы, обшарил в брюках, расстегнул рубашку, сколько позволял воткнутый предмет, но все было без толку. Страшной «метки» не оказалось. Что крайне раздосадовало криминалиста.

– С вами спорить – что у цыганского барышника лошадь торговать: бесполезно, – сказал он, осматривая уже палец, в который вросло колечко с кусающейся змейкой. Как вдруг что-то привлекло его внимание. Отпустив мертвую руку, криминалист изогнулся к ножке стола и поднял плоскую коробочку, отливавшую благородным серебром. Визитница казалось новенькой и дорогой.

Честь открыть была предоставлена чиновнику полиции.

Родион щелкнул ювелирным замочком. Свежие визитки на матовой, дорогой бумаге плотно теснились. Аполлон Григорьевич заглянул и присвистнул:

– Ну, это уж слишком...

– Выронить из кармана? Ничего проще. Другое странно... – сказал Родион.

– Убить так ловко и оставить глупую улику?

– И это тоже... Зачем в ресторан приглашать. Есть место куда надежнее. И подозрений бы не вызвало. Вы же знаете.

Попросив драгоценную улику и прошмыгнув мимо постных лиц чиновников 3-го участка, которым так и не удалось спихнуть дело, Родион прихватил Семенова, прохлаждавшегося в гардеробе, и припустил по Невскому проспекту.

13

На поздних гостей обрушился град упреков.

– Господа! Ну, разве так можно! Посмотрите который час! Я же совсем извелся!

Несмотря на жалобы, надежда русской дипломатии выглядел подтянутым, лицо имел свежее, без явных признаков страданий: покрасневших белков глаз или синяков под ними.

– Добрый вечер, Ипполит Сергеевич, – торжественно сказал Родион, протягивая левую руку.

– Да-да, проходите уже, – сказал Делье и заспешил особой походкой в гостиную.

Вихляющий зад дипломата произвел на грубую душу Семенова неизгладимое впечатление, но, избегая недоразумений, оставим этот темный вопрос пылиться нетронутым.

Кто бы знал, что Ипполит очень хотел казаться радушным хозяином, но в отсутствие кухарки, гувернантки и жены, обнаружил, что сделать это затруднительно. Бокалы, напитки и закуски упрямо не желали появиться на столе сами, а где они водятся в доме, он не знал. Ипполит нервничал от неловкости положения, сел, встал, опять сел, сунул ладонь за вырез сюртука, убрал за спину, положил на колени, но покоя не обрел.

Неторопливо разместившись в кресле, обивка которого каждым цветочком кричала о модности и дороговизне, Родион настроил сумрачное выражение и спросил, не было ли за день вестей от Екатерины Павловны. Затем узнал, не покидал ли квартиру Ипполит Сергеевич, как уговаривались, а напоследок спросил, не приходил ли кто.

– Ах, нет! Весь день как в заточении! – пожаловался Делье. – Какие сведения о Кате?

– Думал, вы мне что-нибудь расскажете.

– Да что же я могу еще?

– Например, что делали, когда ваша супруга ушла.

Глаза Ипполита сами собой похлопали, словно отгоняя туман:

– Что делал? – не понимая, переспросил он. – Что я мог делать в собственном доме! Читал, отдыхал. Ждал Катю...

– Есть кто-нибудь, кто может это подтвердить?

Делье хотел было немедленно ответить, но язык не послушался.

– Выходит, нет, – подвел неутешительный итог чиновник полиции. – И сегодня весь день никто вас не видел?

– Что с Катей? – вдруг вскрикнул на истерической нотке Ипполит. – Что вы темните? Это жестоко! Отвечайте прямо!

– Ваша жена найдена сегодня утром мертвой на бульваре Большой Конюшенной улицы. Разве не знаете?