Смерть на брудершафт (Фильма 1-2)

Штабс-ротмистр, с красными — и не только от бессонницы — глазами не отлучался ни на минуту. Он переоделся в мундир, потому что мог встретить здесь прежних сослуживцев и маскарад лишь повредил бы. Во взоре князя застыли тоска и безумие. Он не мог ни пить, ни есть, ни сидеть на месте и все переходил из помещения в помещение.

Их, собственно, было не так много. Салон-гостиная с большим столом для празднования спортивных побед; справа и слева две раздевалки; небольшая комната для почетных гостей; на второй этаж, весь занятый залом для зимних тренировок, вела лестница с огромным портретом государя императора.

За двенадцать часов Козловский успел наизусть выучить надписи на всех фотографиях, наградных чашах и кубках. От курения на пустой желудок болела голова и мутило. Самое паршивое, что ничего мало-мальски похожего на тайник обнаружить не удалось. С отчаяния штабс-ротмистр велел даже заглянуть под настил скаковой конюшни и проверить щупом землю на клумбах.

Увы.

Дополнительное неудобство создавали господа спортсмены. Некоторые ловкачи умудрились уже с полудня перекочевать с места службы в клуб, где сменили мундир на теннисный костюм, или рубашку-джерси и брюки-гольф. Козловский смотрел на лоботрясов тяжелым, осуждающим взглядом. Скоро заговорят пушки, а они ерундой занимаются. Да еще под ногами путаются, работать мешают.

Одно из окон в гостиной усердно, но не очень умело надраивал молодой мойщик в старой гимнастерке. На стекло он почти не смотрел, все вертел головой по сторонам.

— Послушал я вас, Романов, — с горечью процедил штабс-ротмистр, подойдя к подоконнику. — Ничего нет. Спрятать план развертывания в раздевалке или гимнастическом зале? Бред! Я тоже хорош, идиот. Ухватился за соломинку.

Он отмахнулся от начавшего оправдываться студента и отошел.

Алеша бросился вдогонку.

— Лавр Константинович! А в матах смотрели? Там в зале такие кожаные тюфяки…

— Навязался на мою голову, — не слушая, бормотал князь. — Господи, научи, вразуми!

Вошел в раздевалку, что справа от входа. Вдоль стен гам стояли номерные ящички. Каждый досконально осмотрен, а тот, что закреплен за покойным Рябцевым, даже разобран на дощечки и снова собран. Двое агентов работали: один щупал сиденье кресла, второй простукивал стену под киотом, где самое почетное место занимала большая, в массивном серебряном окладе икона Николая Угодника.

Штабс-ротмистр истово закрестился на главного российского святого, страстно зашептал молитву.

Безбожник-студент к чудотворцу почтения не проявил, лишь поинтересовался:

— А почему тут именно святой Николай? Из-за царя, да?

— Из-за Николая Николаевича! — ответил Козловский таким тоном, что стало ясно: в гвардии своего командующего чтут куда больше, чем императора.

Вошли два офицера, у каждого в руке по прямоугольному кожаному саквояжу. — …И крученым прямо в девятку. Представляешь? — оживленно досказывал какую-то историю один.

Второй не поверил:

— Брось. От флажка?

— Клянусь тебе, собственными глазами видел!

Агенты, ничего не найдя, давно уехали, а Козловский все бродил вокруг клуба. Студент плелся сзади. Приблизиться боялся, но и уходить не уходил.

На футбольном поле шла тренировка.

Штабс-ротмистр встал в сторонке, мрачно наблюдал исподлобья. Правил игры он не знал, но, судя по всему, старшим по званию тут был человек, которого остальные называли «господин капитан». Значит, из пехоты или артиллерии. Если б из кавалерии, был бы ротмистр.

Начальник кричал хорошим командным голосом:

— Васильчиков, по краю, по краю!.. Сигизмунд, душа моя, пыром бей!.. Корнет, я вас в запасной состав отправлю! Право, нельзя так манкировать дриблингом!

Козловский покосился на студента.

— Послушайте, что вы за мной таскаетесь, как побитая собачонка? — рявкнул князь, и самому стало совестно. Грех срывать досаду на мальчишке, который, в сущности, прав: папка спрятана где-то здесь, близко.

— Ладно, простите. Вы не при чем. Я вам говорил, трое наших погибли…

Ободренный Романов подошел, встал рядом.

— Я ничего, я понимаю.

Помолчали.

— Что это он? — удивился штабс-ротмистр странному поведению одного из игроков. — Разве головой по мячу можно?

— Можно. Руками нельзя.

— А почему вон те господа никогда не участвуют в нападении? Все в тылу отсиживаются.

Козловский неодобрительно показал на трех лентяев, жавшихся к воротам.

— Это бэки, им не положено… Послушайте, Лавр Константинович, зря вы отмахиваетесь. — Алеша, волнуясь, заговорил о главном. — Включите меня в футбольную команду. Я на воротах стою уж во всяком случае не хуже, чем тот господин. Свой человек в клубе вам не помешает. Буду ходить сюда каждый день. Может, озарение снизойдет…

— Озарение! — фыркнул князь. — Да кто вас возьмет? Вы не гвардеец.

На это Романову возразить было нечего. Он уныло ссутулился.

Кто-то сзади хлопнул Козловского по плечу.

— Лавруша! Ты как здесь?

Стасик Ржевусский, сослуживец по лейб-кирасирскому. Он был в костюме для джигитовки, с желтым английским седлом через плечо.

— Вот, зашел посмотреть…

Опустив взгляд, штабс-ротмистр с тоской смотрел на белые рейтузы старого товарища.