Смерть на фуршете

— Можно еще ваши фотографии с Абарбаровым? — попросил Бориса президент.

Он, словно принюхиваясь, стал всматриваться в них, затем повернул ноутбук к Караванову:

— Воля, по-моему, это Пахарь-Фермер!

Академик… как его… учреводитель тоже стал крутить фотографии…

— Да, Леша, конечно, это Пахарь-Фермер. Давненько мы его не видели.

— А мы его и не должны видеть. Он на наши фуршеты не ходит. И как раз это странно, что вдруг пришел.

Борис вопросительно смотрел на своих гостей.

— Мы с Владимиром знаем этого человека. Точнее, узнаем, — пояснил Ласов. — Это довольно известный конъюнктурщик-графоман, можно сказать, с трагической судьбой. Служил в пограничных войсках, начал перед самой перестройкой как комсомольский поэт в журнале «Молодая гвардия»… Но по причине особой бездарности даже с ними у него не сложилось. Одно время пытался уловить новые веяния, носился повсюду с поэмой «Пахарь-фермер», отчего и получил свое прозвище… Довольно навязчив…

— Это так! — подтвердила Ксения. — Более чем навязчив, попросту нахал. Он от Абарбарова не отходил, прилипал прямо. Хотя казалось, что они очень мало знакомы.

— Говорят, недавно он написал поэму к двадцатилетию КПРФ, но коммуняки его послали… — добавил Караванов. — Он и к Жириновскому подкатывался, но там дело чуть не закончилось мордобоем.

— Ну вот, — сказал Борис. — А говорите, не ходит на ваши фуршеты. Он, как видно, всюду ходит.

— Нет-нет. — Трешнев тоже стал рассматривать фотографии. — Этот товарищ действительно позиционирует себя как поэт-патриот, а почти всех остальных считает запроданцами США и Евросоюза… Хотя я, например, монархист-реформист и христианский фундаменталист… — И опять Ксении было непонятно, ёрничанье ли это или шутовское прикрытие чего-то серьезного. — Он на этой церемонии не должен был появляться. Не то чтобы там фильтры стоят и его бы не пропустили, просто потому, что он сам бы не пришел.

— По-моему, Андрюша, ты усложняешь! — возразил Ласов. — Человеку вдруг подперло выпить… или добавить… вот он и припер туда, где есть халява.

— А фамилию вы его не помните? — нетерпеливо спросил Борис.

— Кто ж ее вспомнит, — почти хором ответили члены президиума Академии фуршетов.

— Хотя, — Ласов поднял вверх палец, — я отсюда надеюсь успеть в библиотеку. Закажу там «Молодую гвардию», посмотрю его ранние публикации…

— Между прочим, — Трешнев был серьезен, — не хочу ни на кого бросать тень, но… вы же лучше меня понимаете, что все эти алиби личные. За каждым из лонглистников, подавно шортников стоит какое-то издательство. Победа Горчаковского — это поражение для этих издательств, потеря в тиражах. Финалист — не лауреат. Его можно раскручивать в короткий период между объявлениями шорт-листа и лауреата. А потом интерес у публики падает…

— Послушать вас, — сказал Борис, — так получается, что главное не хорошую книгу написать, а засветиться, попасть в какие-то таблоиды, в какие-то списки.

— Увы, — сказал Ласов, — реклама даже в советское время была отчасти двигателем торговли, а теперь это непреложная истина. Пушкин и не подозревал, каким новым смыслом наполнилось сейчас его выражение: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».

— Андрей совершенно прав, когда говорит об издательствах, которые после очередного премиального витка начинают нести убытки, — заговорил Караванов. — Хотя я, честно говоря, не очень верю, что кто-то из издателей пролетевших разозлился до того, что незамедлительно заказал счастливого лауреата. А вот в какое-то аффективное убийство вполне верю. И, главное, я не стал бы забывать о самом Игоре Горчаковском.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Борис.

— Алиби ему, увы, не требуется, но надо обратить внимание на его, так сказать, творческий путь. Ведь Игорь не сразу стал лицом «Бестера». Раскручивать его начинало совсем другое издательство.

Мидас при «Парнасе»

И Воля рассказал историю, в которой, как оказалось, была заплетена не только творческая судьба Горчаковского, но отчасти и его собственная. Если не литературная, то редакторская.

Как множество российских издательств, «Парнас» возник в начале девяностых. Его создателем и бессменным владельцем стал Донат Авессаломович Камельковский, в советское время — директор одной из подмосковных типографий, где печатались книги могучего издательства «Советский писатель». Молодой тогда пенсионер Камельковский, не бедствовавший и при коммунистическом правлении, вдруг открыл, что его давно реализовавшийся талант извлекать максимум личного дохода при минимуме собственных издержек называется менеджер.

В течение нескольких лет, успев до дефолта, он превратил учрежденное им и поначалу хилое агентство, бравшееся за изготовление любой печатной продукции, в крупное издательство, выпускавшее справочники, собрания сочинений, серии детективов и фантастики, любовные романы и молодежные триллеры. Ему удалось оставаться в боевых порядках вплоть до кризиса 2008-го.