Смерть на горячем ветру

— Входи, — сказал я, указывая рукой на стул. — Садись! Маргарет возводит страшное обвинение на Рэйнхэма в том, что он самый большой мерзавец в мире. И хочет, чтобы я не имел с ним дела.

— Иэн не должен работать с таким человеком, — пояснила она. — Рэйнхэм знал, что Колстон прав по поводу Арминстера, и продал акции с большой для себя выгодой. Вчера, когда выяснилось, что Колстон еще был жив, он послал по его следу полицию.

— Тогда почему он не заткнул рот Колстону до Арминстера? — спросил Холт.

— Потому что в этом не было необходимости. Колстон казался сумасшедшим. В Англии не бывает землетрясений. Но вчера все переменилось. Уже был Арминстер. Колстон оказался жив. А «Телеграм» задавала неприятные вопросы. Сэр Гай понимал, что ему не удастся заставить замолчать «Телеграм» так же легко, как Барнс смог запугать владельца еженедельника в провинциальном городке.

— Рэйнхэм мог убрать Колстона, арестовав его, это верно, — проговорил Холт. — Но лишь временно. Готов поклясться жизнью, что на суде Колстон все бы рассказал.

Я посмотрел на часы. Прошло двадцать минут со звонка Уолли. Уж не потерпел ли он фиаско при выполнении моего задания?

— Я не могу понять, — продолжал Холт, — почему, когда Колстон вернулся в Англию и не услышал ожидаемых фанфар, он не связался с Уотчеттом.

— Должно быть, он пытался, — предположил я. — Простейшее объяснение заключается в том, что Уотчетт был в отпуске, вне пределов досягаемости.

— Какое это имеет значение? — нетерпеливо спросила Маргарет. — Сейчас имеет значение настоящее. До суда над Колстоном прошло бы не менее нескольких недель, да и состоялся бы он при закрытых дверях. Сэр Гай любыми путями пытается усесться в кресло премьер-министра (я с радостью заметил, что она опустила обычное «Пьер»). Вопрос этот — вопрос дней, если не часов. Скандал сейчас уничтожит его шансы наверняка.

Оставалось четыре с половиной часа. Поднять три миллиона человек на ноги (немного меньше, если учесть счастливцев, греющихся на пляжах Англии и Европы). Как за 270 минут очистить жилища и конторы? А ведь процесс этот еще даже не начался.

— Алчность и амбиции, — продолжала Маргарет. — Равнодушие к человеческим жизням. Монстр. Нечего и думать иметь дело с подобным типом.

— Я этого не хочу, — сказал я. — Я бы хотел его уничтожить; хотел бы поместить его имя в словарях между Рахманом и Квислингом. Вместо этого я собираюсь поместить его в учебники истории среди таких людей, как Уолпол, Дизраэли, Гладстон Ллойд-Джордж и Черчилль.

— Но, Иэн… — начала Маргарет.

— Все, что ты сказала, Маргарет, — это правда. — Заметьте, что я все еще придерживался точки зрения «скорее злодей, чем дурак». Тупость наиболее трудна для восприятия. — Но это лишь укрепляет меня в моем решении. Проблема сейчас — это время. Часы, минуты, секунды — каждое мгновение — жизнь, десять жизней, сто жизней. Рэйнхэм может быть только временной мерой, но сейчас он важнее кого бы то ни было. Он обладает властью, пусть только по нашей милости. Что важнее, он знает всю историю. Если я пойду к любому другому, я должен объяснить, дать ему изучить доказательства, взвесить их, решить, что делать — включая вопрос об этичности действий за спиной Рэйнхэма. Нет, Маргарет, я должен идти к Рэйнхэму. Наше молчание в обмен на его содействие. Мне тяжело об этом даже подумать, но у нас нет другого выбора.

— Самая большая сенсация, — с тоской промолвил Холт. — Самая большая сенсация, которую нам когда-либо удалось заполучить. И мы должны дать этой птичке упорхнуть!

— Запомни ее, занеси в мемуары, — горько предложил я, — и опубликуй через пятьдесят лет после смерти всех нас.

И в этот момент они, наконец, вошли.

Вошли? Это слабо сказано. Они ворвались в комнату. Дверь без стука распахнулась, и первым влетел Уайт, тщедушный рыжий человек, хорохорящийся, как индюк. За ним следом — Марш в своем поношенном плаще, который он носит при любой погоде. Он выглядел, как утомленная наседка, гонящая своего цыпленка в требуемом направлении.

— Очень извиняюсь за опоздание, дружище, — устало начал он через голову Уайта, — но…

— Это насилие! — закричал тот. — Марш меня приволок силой. Черт возьми, он даже не дал мне закончить ленч! А я должен быть на важной встрече через… — он поглядел на часы. — Ровно через двадцать три минуты.

Я мобилизовал все мое обаяние. Его нужно было любой ценой успокоить.

— Я страшно сожалею, профессор, но дело не терпит отлагательств и…

— Не терпит отлагательств! Знаю я этих газетчиков. Всегда требуете, чтобы все было сделано еще ко вчерашнему дню, а затем не печатаете месяц.

— Только не на этот раз. И это не займет много времени. Я подсунул ему листок Колстона. Он бросил на него беглый взгляд и сразу переменил тон.

— Конечно, не займет. Каких-то шесть строчек. Просто чиркнуть пару фраз на нормальном языке между затяжками сигареты. — Он отбросил саркастическую усмешку. — Боже мой! Эта работа может отнять часы, а может и дни.

— Что?