— Конечно же, — молвил он, бросив на меня подозрительный взгляд, — вы не так наивны, как кажетесь. Символы используются для краткости и точности. Чтобы перевести даже один символ на простой человеческий язык, может потребоваться сотня слов. В качестве грубого примера возьмем число 777 — один символ, повторенный три раза. Если мы его распишем, то есть напишем «семьсот семьдесят семь», то нам потребуется двадцать букв, а это много меньше того, что обычно получается. Учтите, что цифры — это простейшие символы. Эти иероглифы выражают бесконечно сложный ряд понятий. Поэтому этот язык и был изобретен: чтобы физики-ядерщики могли выражать на нем новые концепции. Знаете ли вы, что на всей Земле, вероятно, наберется не больше сотни людей, умеющих его использовать?
— Тогда нам повезло, что мы нашли вас, сэр, — поспешно вставил я, не имея ни малейшего желания выслушивать лекцию о правильном и неправильном использовании символов. — Но мне не нужен трехтомный труд с аннотацией. Мне нужно содержание этого, написанное понятным и доступным языком. Конечно, это не займет много времени?
— Наверное, нет, — уступил Уайт. — Дайте-ка мне его. — Он взял листок и положил во внутренний карман. — Я сделаю это так быстро, как смогу. Дайте подумать. После встречи я лечу в Брюссель на конференцию, на весь уик-энд.
В понедельник, гм — сомнительно. Скажем, во вторник, в это же время.
Я обошел вокруг него и встал напротив двери, одновременно махнув рукой Холту, заблокировавшему дорогу в комнату Вал.
— Я держусь другого мнения, профессор. Мне это нужно, и нужно сейчас. — Он ощетинился. — В Лондоне произойдет землетрясение через… — Я спародировал его педантизм —…ровно через 250 минут. Власти не станут действовать без доказательств. Этот документ — мое доказательство.
Он моргнул и вытащил листок из кармана.
— Теория Колстона? — произнес он. — Я слышал о ней. Но я думал…
— Я знаю, что вы думали, и это все неверно. — Я повернулся к Уолли и Маргарет. — Проведите этого джентльмена в мою квартиру — там ему будет удобнее работать. Маргарет, запри дверь и снабжай его кофе, скотчем, холодными компрессами и чем угодно, что потребуется для стимуляции мыслительных процессов. Уолли, окажешь профессору помощь в переводе. Мне этот перевод нужен точным, но в то же время простым для понимания, насколько это возможно.
У Уайта отвисла челюсть. Вытаращив глаза, он смотрел на бумагу, и во второй раз за день я увидел, как кожа приобретает цвет сигаретного дыма.
— Вы себе представляете, — неистово закричал он, — что вы мне здесь дали? Это же важнейшие государственные тайны! Вы совершаете преступление, даже показывая это мне! Меня могут осудить лишь за чтение этого! — Он бросил бумагу и подошел ко мне. — Выпустите меня отсюда! Это дело полиции!
Я сжал его запястья. При росте сто девяносто сантиметров я тоньше жерди, но Уайт, почти такой же худой, как я, ниже меня сантиметров на тридцать пять, поэтому я без усилия мог удержать его.
— Меня не волнует, чье это дело, — решительно заявил я. — Вы подниметесь в мою квартиру, переведете теорию Колстона и сделаете это сейчас же. Если, конечно, вы не предпочитаете иметь у себя на совести десятки тысяч трупов.
Он сделал выбор.
— Отлично, мистер Кэртис, — резко сказал он. — Но я оставляю за собой право после этого действовать в соответствии со своими интересами.
— Впоследствии вы сможете действовать так, как в голову взбредет. Но мой совет — взять билет на самолет в Брюссель.
С этими словами я его отпустил. Они вышли втроем: Уайт впереди, Уолли и Маргарет сзади и по бокам.
— Еще одна задержка, — устало сказал я Холту. — Я, как дурак, думал, что он тут же нам все выложит. Ну ладно, потратим появившееся время с максимальной пользой.
— Что ты собираешься делать? — спросил Джон.
— Обложить Рэйнхэма со всех сторон. Не думаю, что он будет вилять, когда узнает, что у нас на него есть — наоборот, если он что-нибудь соображает, он сам прибежит к нам.
Я начал действовать, и неожиданно все пошло как по маслу. Я диктовал Валери текст заявления, в то время как Холт обзванивал Лондон в поисках профессора Ятса. Когда я упомянул Колстона, Ятс меня чуть не испепелил, но теперь у меня было оружие против него. Я его использовал, и он согласился приехать в здание редакции «Телеграм», чтобы проверить доказательства, потрясенный и испуганный. Затем я наметил работу для Холта и Маргарет. А потом, когда я гадал, подтолкнет Уайта или только помешает ему звонок в мою квартиру, мы получили наш главный козырь. Уотчетт, наконец, сознался.
Его исповедь пришла в письме, адресованном Джону Холту, написанном в Дувре и отправленном ночью.