«Смерть» на языке цветов

— Что-то не так, Лилия Юрьевна? — спросил он. Все остальные внимательно на них посмотрели. Лавров тут же покраснел, чувствуя себя нежной институткой, а затем озверел от злости на самого себя.

— Сергей, зовите меня Лилей. Так проще, — устало попросила Ветлицкая. — Нужно понять принцип, по которому он отбирал остальных жертв. Мне Инна Полянская, то есть журналистка Инесса Перцева, сказала, что схема должна быть простой и не иметь исключений. Меня тревожит то, что мы не можем реконструировать его схему.

— Может, все-таки тележурналист? — спросил Зубов. — Мы же установили, что он со всеми жертвами был знаком.

— У журналиста алиби. — Бунин с досадой махнул рукой. — Это абсолютно точно. Константин Сколкин во время совершения всех преступлений, кроме убийства на конкурсе красоты, либо снимал сюжеты, либо пропадал на монтаже. Он все время был на глазах у нескольких человек, так что он — точно не убийца.

— Все-таки какая-то связь с телеканалом «Город» должна быть, — упрямо сказал Воронов.

— Может, убийца видел их всех по телевизору и именно так отбирал своих жертв? — предположил Лавров. — Понимаете, он их не снимал, как журналист, он смотрел на них, как зритель. И брал на заметку.

— Откуда зритель мог узнать, к примеру, что Людмила Яновская одинока? В сюжете ко Дню учителя про это ничего не говорилось, — усомнился Зубов.

— Это могло по ходу выясниться. Он мог подобрать гораздо больше жертв, а потом начать изучать их жизненный уклад более внимательно. Он вообще довольно легко приспосабливается к обстоятельствам. Не побоялся убить Веру в машине перед салоном красоты. Или Разумовскую в толчее конкурса. Оказалась бы Яновская неодинокой, он придумал бы что-нибудь другое.

— Может быть, — задумчиво произнесла Лиля. — Только для нас, ребята, это плохо. Очень плохо. В городе живет пятьсот тысяч человек. У телеканала охват аудитории, согласно социологическим опросам, не менее шестидесяти процентов. Это я вам говорю, как человек, плотно работающий со средствами массовой информации. Так что вычислить одного потенциального зрителя, который видел все сюжеты и программы Сколкина и положил их в основу своего преступления, нам точно не под силу.

— Ты только что сказала что-то важное, — пробормотал Лавров. Все снова оглянулись на него, сидящего в углу, но на этот раз он не застеснялся и не бросился краснеть, как барышня на первом свидании. — Что-то очень важное, только я никак не могу сформулировать, что именно.

Совещание закончилось, и они разошлись. Лавров очень хотел проводить Лилю до дома, надеясь, что отыщет ту неясную тень, которая бродила по закоулкам его сознания, но уже опаздывал на ночную смену, а потому, выйдя на улицу, скомканно попрощался и уселся в свой видавший виды автомобиль. Мама все предлагала купить ему новый, но он гордо отказывался. Стеснялся своей материальной от нее зависимости. Заведя мотор, он проследил, как Ветлицкая села в свой маленький ладный автомобильчик и лихо рванула с места, даже не повернув головы в его сторону. Ну и правильно. Так и должно быть.

Лавров поехал домой, мрачный и недовольный собой. Сейчас, запертый в четырех стенах маленькой будки, в которой он был вынужден коротать время до утра, он вдруг четко понял, что показалось ему важным в словах Лили. На телеканале «Город» работало несколько десятков сотрудников, но неведомый преступник отчего-то выбирал своих жертв именно в сюжетах и программах Константина Сколкина. Кто мог так пристально следить именно за его творчеством? И почему? Ответ на этот вопрос должен был привести к преступнику.

* * *

Она не могла так поступить. Броситься с крыши, боже мой, какое малодушие. Она никогда не казалась ему малодушной. Его и привлекло в ней бесстрашие, вызов даже, который читался в ее бездонных серых глазах. Она была похожа на щенка. Грациозного пушистого щенка, не очень уверенно стоящего на ногах, но бесстрашно изучающего неведомый доселе окружающий мир.

Когда-то давно, в прошлой жизни, такой была Сашка. Хрупкой, изящной, но храбро преодолевающей любые преграды. Он полюбил ее именно за это странное, едва возможное сочетание хрупкости и отваги, которое влекло его с такой силой, что становилось невозможно дышать.

Лёка была понятной, прямолинейной и надежной, как скала. Никакой тайны в ней и в помине не было, как и женской манкости, на которую мужчины западают так сильно, что не оторвать. Вот в Сашке ее было хоть отбавляй, и в Дине тоже. Дина вообще во всем напоминала ему Сашку. Не ту, какой она стала сейчас, съеденная изнутри неизбывным чувством вины перед Лёкой, а ту давнюю Сашку, которую он когда-то полюбил и которую потерял навсегда.

Нет, физически она была. Хрупкая изящная женщина из плоти и крови. Она вместе с ним пила вино и ела мясо — больше всего на свете она любила котлеты по-киевски и еще отбивную из мраморной говядины, чтобы обязательно с кровью. Она ложилась с ним в постель, но за двадцать лет ни одной искры он так и не смог выжечь из ее совершенного, бесподобно сложенного, словно алебастрового тела.