Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)

– С момента, как умерла ее мать, а ей тогда было четыре года. Отца бедная девочка никогда не видела. Его убили во Франции в семнадцатом году, за три месяца до ее рождения.

– Он был вашим старшим братом?

– Мой брат-близнец. Мать Урсулы так и не оправилась от потрясения, вызванного его смертью. Ей не нравилось жить здесь после войны, но она не переезжала в дом поменьше, не приглашала ни родственников, ни друзей, кроме моего сына Реджинальда. Я сам был в армии и демобилизовался только в двадцатом году. Реджинальд находился у родственников своей матери в начале войны, но когда в пятнадцатом году мой брат женился, то поселился в этом доме, и его жена предложила мне прислать к ней Реджинальда. Я был рад это сделать. Это ведь и мой родной дом, а кроме того, родственники моей жены жили в Лондоне, а это не место для детей. Особенно во время войны.

– Согласен. А после демобилизации вы тоже сюда приехали?

– Не сразу. Я жил в Лондоне, пока не умерла моя свояченица, пытался восстановить профессиональные умения до уровня шестилетней давности и занимался этим до тех пор, пока не оказался опекуном Урсулы, согласно завещанию ее матери. С тех пор я делал все, чтобы оправдать доверие. Поведение Урсулы после ее совершеннолетия меня очень огорчило. Я чувствовал, что где-то в ее воспитании потерпел неудачу. Пытался оправдать это обычным образом – изменение традиций и взглядов. Может быть, я слишком консервативен. Но так или иначе, а неудачу я потерпел. И искренне себя обвиняю в том, что частично повинен в ее смерти.

– Не понимаю, в чем вы можете себя обвинить, – негромко сказал Дэвид.

– Вероятно, это покажется надуманным, но я не могу избавиться от мысли, что если бы она продолжила полагаться на мои суждения, как было до последних нескольких лет, то жила бы здесь и жизнь ее – да, была бы спокойной, но не значит скучной.

– У вас никогда не возникало причин усомниться в реальности ее болезни сердца?

Мистер Фринтон приподнял брови:

– Нет, конечно. С чего бы это? Я не медик. Полагался на лучший совет, который мог получить.

– Здесь – да. Но вы не спрашивали второго мнения – например, лондонского врача-специалиста?

– Не с самого начала. Доктор Шор поддерживал ее здоровье на достаточно высоком уровне. Ее сердечные приступы всегда следовали за факторами, запрещенными его режимом и осуждаемыми им. Не было никакой видимой причины выслушивать второе мнение, пока не возник вопрос о службах, и тогда я именно это и посоветовал. Доктор Колмен подтвердил мнение доктора Шора. Не мне было его оспаривать.

– Естественно, вы бы не стали этого делать. По вашим словам я заключаю, что миссис Дункан вырвалась из домашнего окружения и прошлого контроля и сделала это после того, как началась война, а не в обычном протестном возрасте восемнадцати-девятнадцати лет.

– Этот возраст действительно сложный, – пробормотал мистер Фринтон.

– Таким образом, вам мало известны подробности ее жизни с тех пор, как она почти все свое время проводила у лондонских друзей?

Мистер Фринтон кивнул. Лицо его стало жестче, и сквозь горечь проступил некоторый гнев. Свои обязанности приемного родителя дядя воспринимал очень серьезно. Почему? Подлинная любовь к маленькой племяннице, которую он воспитал? Вряд ли. Истинная родительская любовь обычно порождает ответную. Урсула же не проявляла заметной преданности или почтительности к своему дяде, как и особого желания ему угодить. А она была приятной и нормальной девушкой. Нет, по какой-то другой причине дядя Хьюберт был заинтересован в благополучии своей племянницы. Одиночество? Его собственная жена, очевидно, умерла или ушла от него до предыдущей войны, поскольку Реджинальд жил у ее родителей, пока его не забрали в Уэйкли. Вот этот момент надо будет прояснить. Но и одиночество недотягивает до полного объяснения. Любовь к власти, желание доминировать над больной девушкой, оставаться ее советником, не допустить ее до управления усадьбой, ей принадлежащей? Наиболее вероятно, но этот мотив должен был бы возникнуть, когда Урсула выросла, а не в ее детстве. Разве что Хьюберт Фринтон – человек исключительно предусмотрительный.

Дэвид прервал свои размышления. Сейчас его задача – задавать вопросы, а не обдумывать ответы. Для этого еще будет время.

Вежливое внимание мистера Фринтона начало рассеиваться, и Дэвид решил, что пора закругляться.

– Насколько я понимаю, независимость Урсулы скрыла все дальнейшие ее действия, – сказал он, подбирая слова. – Я имею в виду, что никто не знал о ее свадьбе, кроме ее друзей, Каррингтонов. Вам она сказала?

– Нет.

– Вы услышали о ней из других источников?

– Нет.

– И о помолвке узнали лишь спустя некоторое время?

– Только когда Урсула и Алан приехали мне о ней сообщить.

Чистая ложь, если верны показания доктора Шора, а в них нет резона сомневаться. Если же это так, то не ложь ли, что мистер Фринтон не знал о свадьбе?

– Вы были удивлены и даже шокированы, я думаю, услышав об этом впервые после ее смерти?