Смерть на коне бледном

Холмс рассказал мне о своей любимой теории чуть ли не в самую первую неделю после знакомства. Он твердо верил в существование международной «преступной аристократии». Хитроумно устроенная сеть действовала по всему миру, и полиции было не под силу ее уничтожить. Мой друг знал нескольких людей, которые заправляли темными делишками. В их числе были родной брат Роудона Морана, полковник Себастьян Моран, и еще двое зловещих тезок — профессор Джеймс Мориарти и полковник Джеймс Мориарти. Шантажом и вымогательством ведал отвратительный скользкий проныра Чарльз Огастес Милвертон. Еще в организации числились: Джузеппе Джорджано и печально знаменитая банда неаполитанских преступников «Алое кольцо»; Гуго Оберштейн, специализировавшийся на торговле военными тайнами и желавший заполучить чертежи подводной лодки Брюса-Партингтона; капитан Джеймс Кэлхун, глава шайки профессиональных убийц из Саванны в штате Джорджия; Джон Клей, опытный взломщик сейфов с Кобург-сквер, и многие другие мерзавцы, значившиеся в картотеке Холмса.

Существовала ли организация на самом деле? Лет сто назад ее появление было бы невозможным, а теперь, в наш век железных дорог, телеграфа и океанских лайнеров, стало неизбежным. И мы вскорости наткнулись на дело, полностью это подтверждающее: двое отпетых негодяев с разных концов земного шара обеспечили друг другу алиби. Наш друг сэр Эдвард Маршалл Холл добился оправдания одного субъекта, обвиняемого в двоеженстве. С помощью свидетельств и фотографий удалось доказать, что во время предполагаемого преступления подозреваемый находился в тюрьме в Америке. Спустя два года я снова оказался в зале заседания вместе с Маршаллом Холлом, на этот раз судили доктора Нила Крима, отравителя из Ламбета. Мой спутник узнал его: Крим как две капли воды походил на того оправданного двоеженца. Именно он, сидя в тюрьме в Соединенных Штатах, обеспечил тогда злоумышленнику алиби.

Долгое время я сидел в кресле, уставившись в стену, на картину, изображавшую генералов — участников Крымской войны. Мы с Холмсом завязли в деле глубже, чем планировали. Здесь я уже больше ничего не найду. Положив загадочную карточку в карман, я спустился в холл, забрал у портье шляпу и пальто и отправился на Бейкер-стрит. Нужно посоветоваться с великим детективом, посмотрим, что ему удастся выяснить.

7

Я все рассказал моему другу. Как обычно, он сразу же перешел к самому важному пункту рассказа:

— Графиня Фландрии?

— Боюсь, это имя для меня ничего не значит.

— Неужели? Зато для других, мой дорогой друг, оно значит немало. Но тайна известна лишь немногим.

Мою историю Холмс слушал, сидя в кресле у камина, — локти покоятся на подлокотниках, кончики пальцев почти молитвенно соприкасаются, глаза полуприкрыты, ноги вытянуты. Он, очевидно, вникал в каждую деталь. Когда я закончил, сыщик вскочил, зажег газовый светильник и направился в дальний угол комнаты, где в огромном книжном шкафу располагался его архив. На нижней полке стояли многочисленные альбомы, которые он время от времени покупал у нашего поставщика канцелярских принадлежностей Эппинкорта. В таких фолиантах с плотными страницами обычно хранят семейные фотографии или вырезки из любимых романов. Шерлок Холмс же вкладывал туда статьи, которые почти ежевечерне прилежно вырезал портновскими ножницами из газет.

Что-то могло привлечь его внимание в утренней «Таймс» или же в вечерней «Глоуб» — например, заметка о французской вдове, которая отравила жертву необычайной смесью стрихнина и теперь подала последнюю безнадежную апелляцию в кассационный суд. Или же рассказ о странном происшествии на Гревской площади: отчаявшегося беднягу заставили опуститься на плаху, под лезвие беспощадной гильотины, а потом отрубленная голова упала в корзину, но все видели, как глаза несчастного, дернувшись, вперились в палача из рода Сансон. Но чаще всего Холмса интересовали короткие сообщения о головокружительной карьере какого-нибудь мелкого злодея, который сумел несказанно продвинуться в своем ремесле и перейти от жалких грабежей в трущобах Уайтчепела к вымогательству или даже убийству.

Сыщик снял с нижней полки увесистый том в переплете из мраморной бумаги, взмахом руки расчистил место на заваленном всякой всячиной «химическом» столе и водрузил альбом туда. Длинные проворные пальцы принялись листать шелестящие страницы, заклеенные газетными вырезками. Наконец он нашел нужное место — целую подборку с многочисленными пометками, сделанными красными чернилами. Я сумел разобрать слово «Рейхсанцайгер» и еще несколько фраз, моего скудного немецкого хватило, чтобы понять: говорилось там о некой конфиденциальной переписке. Время от времени с помощью старшего брата Холмсу удавалось раздобыть документы и отчеты, о которых еще не было известно общественности. Он провел пальцем по строчкам и ткнул в слова «Графиня Фландрии, Мария Луиза Александрина Каролина, принцесса Гогенцоллерн-Зигмаринген».

— Холмс, — сказал я, заглядывая ему через плечо, — вам явно известно больше моего.

Это прозвучало довольно глупо.