Смерть на мосту

В моем сне нам снова было по восемнадцать. Тебе и мне, Кэмбри. Мы опять оказались на том железнодорожном мосту над рекой Якимой вместе с твоими друзьями. Прежде чем прыгнуть, ты сказала мне, что не веришь в загробную жизнь. Потом я услышала этот жуткий удар, когда ты стукнулась головой о балку моста. Я прыгнула вниз и каким-то образом нашла тебя в этой холодной и темной воде. А потом мы обе просто рухнули на берег, на холодный песок. Мы тяжело дышим, у нас обеих вздымается грудь. Зеленые речные водоросли запутались у тебя в волосах.

Ты поворачиваешь голову и смотришь на меня – и я знаю, что это сон, а не воспоминания, потому что в реальной жизни к тому времени твои друзья уже нас окружили. Но во сне лишь мы вдвоем и плещущаяся о берег вода. Ты смотришь на меня пронзительным взглядом, и в твоих юношеских глазах стоит печаль. Я никогда не видела такой сердечной боли.

Жду, когда ты заговоришь.

Я знаю, что это не обычный сон. И это не еще один кошмар с перерезанными горлами и блестящими внутренностями. Каким-то образом я знаю: это мой шанс, может, мой единственный шанс, реальный или воображаемый, снова поговорить с тобой. После того как сон пройдет, ты исчезнешь навсегда.

Я жду, когда ты заговоришь. Вот и все.

Пожалуйста. Скажи хоть что-нибудь, сестра.

________________

Лена добралась до Магма-Спрингс под ядовито-оранжевым небом. Автострада была забита беженцами, двигавшимися на восток, и пожарными, направлявшимися на запад. Она доехала до знакомой, посыпанной гравием парковки, которой пользовались посетители небольшого кафе «Магма-Спрингс» в одноименном городишке и автозаправочной станции «Шелл». Серым пеплом уже усыпало окна, словно начался апокалипсический мороз.

Она захлопнула дверцу «Тойоты», заперла ее. Это была привычка, она действовала на автомате – зачем запирать, если окна выбиты?

Лена вошла в кафе и увидела, что на ее столике все осталось так, как было. Запись шла, и все уже было загружено в облако, как она и планировала. Связь не прерывалась. Файл МР4 записывался три часа и девятнадцать минут, а потом Райсевик уничтожил передатчик. К завтрашнему дню о двух убийцах, которых она убила, будут говорить во всех новостях по всей стране.

Женщина за стойкой смотрела по телевизору новости о лесном пожаре и даже не подняла голову, когда вошла Лена. Она только с отсутствующим видом спросила, как идет работа над проектом.

– Отлично, – ответила Лена.

– Хотите что-нибудь?

– Нет, – но потом Лена передумала. – Мороженое с сиропом, орехами и фруктами.

Женщина нырнула в кухню, а Лена заметила на стене газетную вырезку в рамочке. Местному патрульному вручили награду. Она узнала улыбку Райсевика, только на этой фотографии он был моложе. Она внимательно осмотрела его лицо, белые зубы, прищур, какой обычно бывает у героев в кино, и задумалась: к тому времени, как делали эту фотографию, от скольких тел он уже избавился? Что Кэмбри в нем нашла, в этом Отвратительном Парне № 18? Он что, стал еще одним жуком, которых она собирала в банку?

Кэмбри ей никогда не ответит. Если ад существует, то она, вероятно, там.

Или она вообще исчезла. Что хуже?

Со столешницы на Лену смотрел динозавр Боб. Она сама его сегодня нарисовала, когда ждала Райсевика. Теперь из сумки она достала ручку и стала его счищать, сильно царапая поверхность. Мысленно она снова вернулась на мост Хэйрпин, на эту проклятую Шпильку, и к динозавру, нарисованному на сиденье в патрульной машине Райсевика – еще одна нестыковка. Но она знала, что Райсевик был прав, хотя при этой мысли у нее сжималось сердце: динозавра Боба знали все: он был героем старого мультфильма, который показывали по телеканалу. Нарисовать его мог кто угодно.

Ей принесли мороженое.

Лена съела три ложечки, а потом у нее заболел шатающийся зуб и заныли десны. Шоколадный сироп оказался жидким. Все по вкусу напоминало кровь. У нее снова скрутило живот, и она уронила ложку. У нее горели щеки, глаза наполнились слезами.

Официантка наблюдала за ней, застыв на месте. Она не ушла. Лене потребовалась минута, чтобы понять почему – ведь у нее же сломан нос, на одежде и волосах засохла кровь, а левый глаз опух и стал синим.

– Вы можете позвонить в полицию?

Официантка кивнула и побежала к стойке.

Лена ждала. Из кобуры она достала пустую «Беретту», разобрала ее, хотя и не полностью, и положила смазанные маслом черные части на столешницу. Затем она села на кисти рук и задумалась, любила ли она когда-нибудь свою сестру на самом деле или она любила ее образ? Но имеет ли это значение, если человека больше нет?

Она уставилась прямо перед собой, на сиденье напротив, пока ее глаза не перестали что-либо видеть – все поплыло.

________________

Ты тоже смотришь на меня.

В твоих глазах стоят слезы, ты кривишь губу, но вначале я не узнаю это выражение лица – я никогда не видела его у тебя раньше. Стыд. Глубокое, болезненное унижение. От этого разрывается сердце. Я вижу, что почему-то ты боишься меня. Того, что я могу о тебе подумать.

Я спрашиваю у тебя, что случилось.