Манасэ еще больше ослабил тетиву. Вопросительно склонил голову к плечу. Устремив на красавчика князя невозмутимый взор, Кадзэ мысленно снова и снова прокручивал сцену стрельбы по мишеням, свидетелем которой стал несколько минут назад. Судя по этой тренировке, для Манасэ лук — что продолжение собственной руки. Отменный стрелок! Поразить движущуюся мишень, сидя в седле, да еще и на полном скаку, — задача необычайно сложная. Тут необходимы и постоянная практика, и способность к полной сосредоточенности. Но было в сцене стрельбы и еще что-то, какая-то мелкая, но важная деталь, которая крутилась в дальнем уголке памяти Кадзэ и не давала ему покоя. Сэнсей, обожаемый старый учитель, тот бы тотчас вспомнил и сказал глупому ученику, в чем дело. У Кадзэ прямо скулы сводило от бешенства: мелочь огромной важности с достойным лучшего применения упорством отказывалась вспоминаться!
— Ну-ну, продолжайте, — напомнил о себе Манасэ. — Интересно же узнать, почему невинная фраза о церемонии в храме Исэ вызвала у вас желание за мной следить!
— Очень просто, — равнодушно повел плечом Кадзэ. — У первого убитого, самурая, кошель весьма странно застегивался — не на костяную нэцкэ, как обычно водится, а на кусочек дерева. А одежда у него отличного качества была, нэцкэ для кошеля купить, уж верно, денег достало бы. Значит — что? Очень он своей деревяшкой гордился, много она для бедняги значила. Вот и пришло мне в голову: не частичка ли это священного храма Исэ? Память о доме покинутом и одновременно — амулет, приносящий удачу? Хотя удачи-то как раз он покойному и не принес…
— Ну допустим. Предположим, убитый и впрямь был родом из провинции Исэ. Какое отношение это ко мне имеет?
Кадзэ почесал в затылке и одарил Манасэ широчайшей ослепительной улыбкой. Он увидел: князь отвечает на каждое его движение движением своего лука, и внезапно вспомнил, что именно привлекло его внимание во время недавней тренировки Манасэ!
— С этим и впрямь пришлось труднее, — сознался он. — Но стоило мне понять, что погибший был как-то связан с вами и вашей родной провинцией Исэ, как понял я и другое: на происходящее просто надо посмотреть под немного другим углом. К примеру — стрелы ваши необыкновенно тонкой и изящной работы. Такую роскошь мало кто может позволить себе даже на войне, не говоря уж про обычную охоту. Так ведь вы ничего другого и не признаете, предпочитаете все лучшее! Слишком хороши были эти стрелы для горных бандитов. Полагаю, господин Куэмон их заполучил, когда обоз с вашими покупками ограбил, не правда ли?
— Негодяй действительно ограбил обоз с моими покупками, — спокойно согласился Манасэ. — С этим столь же трудно поспорить, как и с тем, что одной из предназначенных для меня стрел он убил того неизвестного самурая.
— Но мальчишку из своей шайки он уж точно не мог убить — трудновато с того света стрелять! — фыркнул Кадзэ. — Видите ли, тело бедного паренька нашел на перекрестке тоже я. И из спины у него торчала такая же стрела, как и та, которая оборвала жизнь самурая.
— Юный разбойник к делу отношения не имеет! — отрезал Манасэ. — Он не принадлежал к благородному самурайскому сословию. Не понимаю, какая вам вообще разница — жив он или нет?
— Тут вы скорее всего правы, — пожал плечами Кадзэ. — Просто, изволите видеть, я дважды дарил этому мальчику жизнь. Неприятно как-то осознавать, что вы, светлейший, мой дар у него отняли!
Губы Манасэ дрогнули. Он захлопал длинными ресницами, явно не в силах понять, с чего бы Кадзэ может волновать смерть какого-то безродного крестьянина. Кадзэ вновь изменил позу, незаметно наблюдая за тем, как движения лука Манасэ следуют за его собственными. Вот же оно, вот! Манасэ всю жизнь стреляет из лука, сидя верхом на лошади, да к тому же использует для тренировок движущиеся мишени! Он привык целить не в саму мишень, а в то место, где мишени этой только предстоит оказаться. Он вынужден учитывать не только движение коня, но и качание мишени, пускать стрелу в то место, где мишень, по идее, должна будет находиться, когда стрела до нее долетит. Хорошо. Кадзэ подумает, как новообретенное знание использовать…