Смерть на сон грядущий

Большего я от Уинтерса не добился. Мысль о том, что его подкупили, вспыхнула с новой силой. Еще решительней, чем прежде, я был намерен сам разобраться в деле.

Пока он рассматривал старые вырезки, я бродил по кабинету, оглядывая поврежденный взрывом стол и книги на полках. Потом, поняв, что ничего не добьюсь, я, не прощаясь, удалился. Чтобы раскрыть убийство, у меня оставалось не больше двадцати четырех часов. А так как на руках почти ничего не было, предстояло решить, что делать дальше. Имелось, правда, несколько идей, но все они не слишком вдохновляли.

Я мог бы гораздо быстрее добиться своего, если бы последовательно побеседовал с каждым из подозреваемых, а потом, сравнив их рассказы, сделал выводы. Это выглядело замечательно просто, сама мысль о том, что нужно действовать логически, настолько меня восхитила, что несколько минут я наслаждался чувством, что мне уже почти все удалось.

Следовало обратить внимание на Помроя. Вполне возможно, что благодаря прекрасному бургундскому миссис Роудс вчерашним вечером я смог узнать про его отношения с сенатором гораздо больше, чем полиция.

Оставались у меня и некоторые сомнения насчет Камиллы. Она была следующей фигурой, которую следовало исключить. Меня продолжала мучить мысль, почему она пыталась убедить меня, что убийца — ее муж? Это был важный момент, особенно потому, что согласно завещанию старика она была наследницей и знала это.

Камиллу я нашел в гостиной, где она изучала последний номер журнала «Харперс базар» — читала узкую колонку текста, втиснутую среди объявлений. Колонка, как я видел, принадлежала перу одного из модных литераторов, и речь шла о маленьком мальчике из Монтгомери, штат Алабама, который убил девять бабочек в канун праздника Дня независимости. Такие вещи приходилось почитывать и мне (хотя я принадлежал к поклонникам Карсон Маккаллерс и никогда не восхищался новичками, чьи опусы смахивали на глянцевые фотографии).

— Мне это нравится, — без особого энтузиазма сказала Камилла, закрывая журнал. Она была в очень сдержанном деловом костюме, словно собиралась путешествовать.

— Мы с Роджером собирались уехать дневным поездом, но раз бедняга Джонсон оказался вовлеченным в такой скандал, Роджер решил остаться и чисто по-дружески его поддержать.

— Думаю, это разумно, — искренне признал я.

— Да, — бодро кивнула она.

Мы замерли, неловко глядя друг на друга. Даже в наш век реактивных самолетов и летающих тарелок для людей светских существуют определенные правила, независимо от того, что они чувствуют на самом деле. Действует молчаливое соглашение, что если мужчина ложится в постель с порядочной женщиной, то он автоматически становится, по крайней мере, до определенного предела ее cavaliere servente,[3] как говорят венецианцы.

Мы оба понимали, что поступим непорядочно, заведи речь о любви или о долге. И вели себя так, словно ничего не случилось, лишая тем самым себя величайшего чувства, а самый священный момент — его блеска и великолепия. Но нужно было продолжать игру, и даже две игры, а оставалось слишком мало времени.

— Камилла, — имя жестко и сухо сорвалось с моих губ.

— Да? — Голос ее чуть дрогнул, сверкающие черные глаза уставились на меня.

— Вы не пообедаете со мной?

— Да, но… — некоторое время она отнекивалась, но потом, понимая, что на карту поставлена ее репутация, согласилась на короткий ланч в ресторане отеля «Мэйфлауер», где в коктейль-холле неплохо кормили и играл струнный квартет.

В большом ресторане отеля до сегодняшнего дня я бывал только в главном зале. На этот раз мы прошли в коктейль-холл, полутемный мраморный зал, полный людей и мягких звуков музыки; прекрасное место для тайных любовных встреч. К несчастью, большинство посетителей составляли женщины, заскочившие сюда после утомительного похода по магазинам, или мелкие бизнесмены, обсуждавшие сделки с возможными клиентами. Конгрессмены и политики там обычно не обедали, хотя нередко появлялись вечером.

Достойнейший метрдотель, похожий на германского министра иностранных дел, провел нас к угловому столику.

— Ну вот, — с пухлых губ Камиллы сорвался деланный смешок, она явно нервничала. Я никак не мог себе представить, что это она несколько ночей назад как крылатая фурия, как жена Потифара ворвалась в мою спальню. Сейчас она казалась именно тем, кем была на самом деле — обычной порядочной женщиной из Талисман-сити, олицетворением честности и моральных устоев.

Мы заказали хлебной водки, вирджинский окорок и мятный джулеп. Я всегда ненавидел эти мятные напитки и не думаю, что она испытывала к ним большую любовь, но близость к отцам-основателям обязывала. За окном продолжал падать мокрый снег.

— Думаю, вы уже собираетесь домой, — несколько официально начал я.

— Я действительно собираюсь покинуть этот ужасный город, — искренне призналась она, отхлебнув глоток.

— Да, время выдалось крайне неприятное для всех, — поддакнул я.

— Мы с Роджером постарели на сто лет, — она не отводила взгляда. К сожалению, царивший в зале полумрак не позволил мне испытать все чары ее сверкающих черных глаз.