Смерть на выбор

Лизавета с микрофоном наперевес высматривала подходящих прохожих. Рядом ее прикрывал Саша с камерой.

Только телевизионные неофиты уверены, что снять уличный опрос — пара пустяков. Останавливай всех подряд — и через пятнадцать минут дело в шляпе. Таким способом можно получить нечто аморфное и невыразительное. Однообразное блеяние однообразных людей. Лизавета всегда выбирала другой путь. Во-первых, внешность опрашиваемого должна быть говорящей. Это социологи могут выяснить у каждого возраст и род занятий. Перегружать телепередачу такими деталями нельзя. Следовательно, облик работает на выразительность. Военный, пенсионер, милиционер, предприниматель, бандит, домохозяйка — репрезентативная выборка, если придерживаться языка социологии, успешно заменяющей в наши дни алхимию, астрологию и хиромантию.

Итак. Дядечка с обветренным лицом, лысина прикрыта кепкой, клетчатая ковбойка, китайская кожанка, шарфа нет.

— Да все, кто наверху, — заскорузлый палец уточняет направление, — мафия и есть. Друг за дружку держатся, а на народ чихать.

Старушка в старенькой круглой шляпке, сверху повязан ажурный пуховый платок, а глаза грустные и добрые:

— Ох, да построже бы с ними. У нас в парадной один поселился — всю квартиру скупил. Так каждый день скандал и дебош. А милиция приезжает и уезжает. Теперь уж и приезжать перестала.

Упитанный юноша в кашемировом пальто и не менее кашемировом кашне. Вероятно, где-то поблизости стоит «БМВ»:

— А чего с ними бороться? Идет нормальное накопление капитала, перераспределение собственности. После возникновения действительно крупных состояний все нормализуется.

Лизавета наступила на горло собственному ехидству и не стала уточнять, какой крыше опрашиваемый платит и сколько.

Военный моряк, явно недовольный жизнью вообще и формой нового образца в частности:

— Да за любой проступок — к стенке. Цацкаются с ними — адвокаты, доказательная база…

Озабоченная тетенька с авоськами:

— Да кругом мафия. Даже в школе — свой за своего стоит насмерть.

Авторитетный теоретик в очках и шляпе. Лет пять назад он выписывал десяток газет и не меньше четырех журналов. Да и теперь тоже старается быть в курсе:

— Карательными мерами взятки и коррупцию не одолеть. Необходимы законы, точно определяющие границы власти, полномочия того или иного чиновника. Если чиновник не сможет разрешать и запрещать, то и платить ему будет не за что.

Милицейский капитан в форме, а следовательно, обязанный соответствовать:

— Мафии как таковой у нас нет. — Наверное, был на отчетном собрании в главке. — Есть организованные банды, но они существуют отдельно друг от друга.

Дама лет сорока, в малиновом пальто, серый шарф затейливо повязан на голове, над левым ухом — бант:

— Коммунисты — вот мафия. Семьдесят лет народ грабили и сейчас воду мутят. Мешают правительству работать. Стоят на пути реформ. — Последние десять лет она провела у телевизора, о чем свидетельствует и сероватый, в тон шарфу, цвет лица.

Бродяга в ватнике, из внутреннего кармана виднеется горлышко бутылки…

Мамочка с ребенком в коляске, оба укутаны до ушей, оба похожи на капустные кочаны…

Парень в яркой спортивной куртке, уверенный, что надпись на спине — «Рибок» соответствует действительности.

— Человек сорок, — устало выдохнул Саша. — Дай перекурить, старушка. — Они отошли к белому микроавтобусу. Саша пристроил в кофр камеру, нашел в пятом по счету кармане сигареты.

— А для чего снимали, если не секрет?

Лизавета ответила неопределенной улыбкой.

— Только не сочиняй, что тебе для выпуска нужен этот тухлый блиц-опрос.

— А если Балашов заказал? Для предвыборной кампании?

— Ага, главное вовремя крикнуть «Держи вора»? Он, конечно, умный, но не до такой степени. Давай признавайся.

— У нас до скольки машина? — перевела стрелки Лизавета.

— До скольки надо. А что, еще куда-то ехать?

— Мне надо кое-что забрать на Карповке и на Миллионной в «Трианоне».

— Заедем, без дураков. Еще людей терзать будешь?

— Нет, вроде достаточно. Мне еще нужны нейтральные планы города. Знаешь, тревожные такие.

— Так тревожные или нейтральные? — ухмыльнулся оператор. Операторы всегда скалятся, получая мило-неопределенные заказы от журналистов.

— Ты скажи о чем, я сниму.

Лизавета не сомневалась, что если Саше рассказать, он сделает как надо. Только как рассказать, ни о чем не рассказывая?

— Знаешь, чтобы возникло такое ощущение, будто все рушится, вот вроде бы прочно стоит, красиво, но — колоссом на глиняных ногах. Толкни — и упадет. И чтобы был напряг нынешней жизни, опасность, подстерегающая за каждым углом…

— Музыка будет? — деловито нахмурился Саша Байков. Он был человеком творческим, с воображением. — У меня есть мелодия, закачаешься, такая одинокая, страдающая труба. Можно перегнать. Качество хорошее.

— Класс, — чуточку деланно восхитилась Лизавета. Как телевизионный журналист, она знала, насколько важна музыка для эмоционального восприятия видеодействия. Но сама предпочитала шумы.

— Вечером покажу. А сейчас едем. Знаю я одно местечко. Специально берег для такого удачного случая. Там тебе и тревога, и опасность за углом, и величавый Петербург.