Смерть на земле горшечника

Пересекая следом за аббатом широкий монастырский двор, Кадфаэль размышлял о том, почему все они избегали произнести вслух то имя, которое в первую очередь должны были назвать. Кадфаэль гадал, кто же первый произнесет всем им хорошо известное имя и почему он сам не делает этого. Дольше молчать было уже нельзя. Но, по мнению Кадфаэля, аббату первому надлежало назвать имя этого человека, ведь он, конечно, уже подумал о нем — никакая смерть, давняя или недавняя, не могла привести их настоятеля в замешательство.

В маленькой холодной часовне на каменном ложе лежали останки покойницы, прикрытые полотняным покровом, в изголовье и в изножий горели свечи. Пришедшие очень осторожно и тщательно обследовали все кости покойной, особенно позвоночник и череп, стараясь определить, что же послужило причиной смерти, но ничего не достигли. Они не нашли никаких признаков повреждения костей. Тяжелый запах витал в воздухе маленькой часовни, но холод каменных сводов несколько ослаблял его. Они отошли немного в сторону. Покой часовни и уместность нахождения в ней человеческих останков настраивали на духовные размышления, которые помогали победить ужас от этого, пусть временного, возвращения в мир живых почти полностью истлевшего трупа.

Аббат Радульфус вдруг вновь приблизился к покойной. Несколько минут он стоял, пристально разглядывая останки — черные, роскошные волосы, хрупкие кости обнаженных ног, до которых уже добрались и источили их крохотные, невидимые глазу жучки. На крепком белом черепе взгляд аббата задержался долее всего, но этот череп, по видимости, ничем не отличался от многих других.

— Да, как странно! — произнес аббат, обращаясь как будто к самому себе. — Кто-нибудь, должно быть, относился к ней с любовью, считался с ее правами, даже если и не в силах был исполнить все ее желания. Быть может, кто-то один убил ее, а другой положил в землю? Уж не священник ли?.. Но зачем в таком случае было ему скрывать ее смерть, если он в ней не повинен? Трудно представить, что один и тот же человек и убил ее, и с крестом положил в землю.

— Всякое случается на белом свете, — заметил Кадфаэль.

— А может, это сделал ее любовник? Бывает роковое стечение обстоятельств, никем не предвиденное, когда, совершив злодеяние, человек в нем тут же раскаивается. Но тогда зачем он похоронил ее тайно?

— И здесь, очевидно, нет следов насилия, — вставил Кадфаэль.

— Но отчего она умерла? Если от болезни — ее должны были похоронить, как положено, на кладбище, и отслужить по ней панихиду. В чем же причина? Может, ее отравили?

— Допускаю, — кивнул Кадфаэль. — Или ранили ножом прямо в сердце, раз нет следов удара на ее скелете и все кости целы.

Взглянув еще раз на покойную, аббат Радульфус накрыл бренные останки покровом и аккуратно расправил на нем складки.

— То, что мы здесь увидели, — сказал он, — не дает возможности судить о причине смерти и об имени покойницы. И все же я считаю, что нужно попытаться разобраться в этом. Если эта женщина жила здесь в течение последних пяти лет, значит, кто-то хорошо ее знал и может сказать, когда в последний раз видел ее и чем объясняет ее отсутствие. Пойдемте и тщательно обдумаем все возможные версии.

Брату Кадфаэлю вдруг стало ясно, что по крайней мере одно, наиболее вероятное предположение уже пришло аббату Радульфусу на ум и глубоко его встревожило. Когда они останутся втроем в тишине приемной аббата, за закрытой дверью, то самое имя будет наконец произнесено.

— Прежде всего следует ответить на два вопроса, — сказал Хью, начиная обсуждение. — Кто она такая, эта женщина? Если на это нельзя ответить с уверенностью, то поставим вопрос так: кем она могла быть? А второй вопрос такой: за последние годы исчезала ли бесследно в этих местах хоть одна женщина?

— Об одной по крайней мере нам доподлинно известно, — со вздохом произнес аббат. — И место обнаружения трупа само за себя говорит. Но никто никогда не поинтересовался, доброволен ли был ее уход? Мне трудно принять решение, потому что сама женщина такой смерти явно не хотела. Но брата Руалда невозможно было отговорить от следования предначертанного ему пути — так солнце утром нельзя удержать от восхода. Я поверил ему, его доводы меня убедили. К моему огорчению, его жена с этим не примирилась.

Итак, имя мужчины было названо. Женское же имя никто из них не мог вспомнить. Живя за монастырскими стенами, многие жену Руалда и в глаза-то не видели, да и вряд ли о ней упоминалось до появления ее мужа у ворот обители.