Смерть на земле горшечника

— Говорю вам правду, милорд, — продолжал Бритрик вкрадчивым тоном. — Она была жива, когда я выскользнул из дома и оставил ее одну. Не стану отрицать — мне все стало надоедать. Женщины всегда желают заполучить мужчину в собственность, а это раздражает. Вот почему я поднялся чуть свет, когда она еще спала крепким сном, и отправился один на запад, чтобы избавиться от ее визгов и приставаний. Но клянусь, я никогда не причинял ей вреда. Та несчастная, что вы нашли, должно быть, другая женщина. Это не Гуннильд.

— Откуда взяться другой, Бритрик, подумай сам? Место пустынное, безлюдное. Мы опросили всех вокруг — не было другой женщины.

— Я об этом ничего не знаю, милорд. Я раньше ничего не знал об этом участке, вплоть до прошлогодней ярмарки. И кто живет по соседству на том берегу реки, мне тоже не известно. Единственно, чего я хотел, — это найти подходящее местечко для ночевки.

Теперь он хорошо владел собою, понимая, что никогда никто не узнает, как звали женщину, от которой остались лишь кости, а череп покрыт черными волосами. В глазах закона зато он был подозреваемым, но не преступником — пока вина его не доказана. Он понимал это: без веских доказательств его не могут обвинить в убийстве и предать смертной казни, и он без устали повторял, что невиновен: «Я никогда не причинял вреда Гуннильд. Я оставил ее живой и здоровой».

— А что тебе о ней было известно? — неожиданно выступая вперед, резко спросил брат Кадфаэль.

Этим вопросом Бритрик опять был сбит с толку и перестал твердить, что он не причастен к преступлению.

— Ежели ты водился с нею, — продолжал Кадфаэль, — то уж наверняка знал, откуда она родом, где ее родня, в каких местах она обычно зарабатывала себе на хлеб. Ты утверждаешь, что она жива или, по крайней мере, была жива, когда ты уходил. Где же нам следует ее искать?

— Да она не была разговорчивой. — Бритрик явно был растерян: он мало знал о ней, иначе охотно выложил бы все, что ему было известно, — в качестве доказательства своего уважения к закону. И у него не было времени на ходу придумать складную историю, чтобы привлечь внимание властей к какой-нибудь отдаленной местности и этим хотя бы выиграть время. — Я встретил ее в Ковентри, — сказал он, и это, судя по всему, была правда. — Оттуда мы отправились в путь вместе, но она ничего не рассказывала о себе, держала рот на замке. Я так понял, что до встречи со мной она собиралась идти на юг, но, повторяю, она никогда не говорила ни откуда она родом, ни о своих родных.

— Ты сказал, что она ушла на восток после того, как ты ее покинул. Но откуда тебе это известно? Зачем тебе было тайком от нее убегать?

— Я говорил это предположительно. — Бритрик явно пытался уклониться от прямого ответа. — Я это признаю. Я верил и сейчас верю, что она пошла на восток, когда утром обнаружила, что я ушел. На западе, в Уэльсе, ее пение и цирковые номера успеха иметь не будут. Поэтому я думаю, что она пошла на восток. А может, решила на юг идти, как перед нашей встречей. Но я говорю правду: она была жива, когда я уходил. Я не причинил ей вреда.

Таков был его незамысловатый, упрямый ответ на все последующие вопросы, — единственный довод, который он выдвигал в свою защиту.

— Милорд, клянусь, я никого не убивал. Прошу вас, дайте приказ о розыске, пусть о нем объявят городские глашатаи. Велите также путникам передавать в тех местах, куда они направляются, чтобы она дала вам знать о себе и вы смогли убедиться, что она по-прежнему жива и невредима. Стоит ей услышать, что меня обвиняют в ее смерти, она тотчас же явится. Я никакого вреда ей не причинял. Она сама это подтвердит.

— Итак, мы объявим розыск и посмотрим, откликнется ли она, — устало заявил Хью Кадфаэлю, после того как запер камеру, где сидел Бритрик, оставив его в одиночестве коротать ночь. Они направились к привратницкой замка. — Но если даже она жива, я сомневаюсь, чтобы женщина, ведущая такой образ жизни, как Гуннильд, с охотой предстала бы перед законом, чтобы спасти жизнь Бритрика, который бросил ее. Что ты думаешь о нем? Его отрицание своей вины само по себе не многого стоит. В чем-то у него, мне кажется, совесть нечиста, и это связано с тем домом и той женщиной. Помнишь, что он сказал, когда я спросил про тот дом? Я запомнил его слова:» — Я ничего не украл! Все оставил нетронутым, когда уходил!» Из этого я заключаю, что он-таки совершил кражу. Когда дело дошло до известия, что найден труп Гуннильд, он испугался, пока не понял из моих слов — тут-то я опростоволосился! — что от трупа остались одни кости. Он смекнул, как ему вести себя, и только после этого стал просить, чтобы мы ее разыскали. Это звучит вроде бы убедительно, но я-то думаю, что он знает: мы никогда ее не найдем. Скорее даже, он считает, что ее уже разыскивают, но надеется, что в любом случае мы ничего не докажем.

— Ты собираешься держать его под арестом? — спросил Кадфаэль.