Смерть на земле горшечника

— Пернель Отмир была столь добра, что проводила меня к вам от самого дома, — сказала леди Доната. — Я благодарна ей за это и за многое другое, но, полагаю, не стоит утомлять ее слух, приглашая остаться здесь. Боюсь, что я займу у вас много времени, господа. Могу ли я узнать, во-первых, где находится мой сын?

— Он в замке, — коротко ответил Хью.

— Под стражей? — резко спросила леди Доната, но без явного упрека. — Или он освобожден под честное слово?

— В тюрьме он не содержится, — ответил Хью, не пускаясь в дальнейшие объяснения.

— Тогда, Хью, будьте столь добры — устройте так, чтобы Пернель пустили к нему. Думаю, они проведут время более приятно, будучи вдвоем, нежели врозь, пока мы совещаемся. Без ущерба, — мягко подчеркнула она, — для судебного разбирательства, мысль о котором, возможно, появится у вас позднее.

Кадфаэль видел, как черные брови Хью резко взлетели вверх, и сердечно возблагодарил Создателя, что эти столь разные люди поняли друг друга.

— Я дам ей свою перчатку, — сказал Хью и бросил острый взгляд на молчаливую девушку, стоявшую на пороге. — Этого будет достаточно — никто не задаст никаких вопросов.

Он повернулся, взял Пернель за руку и вышел с ней из комнаты.

Конечно, рассуждал Кадфаэль, они обсудили свои планы ночью или сегодня утром в опочивальне Донаты в Лонгнере, где правда вышла наружу — та правда, которая была известна, — или же на рассвете во время путешествия, до того, как подъехали к переправе через Северн, где он их встретил. Заговор двух женщин возник в холле Юдо; были учтены права Юдо — его самого и его беременной жены. Этот заговор как раз способствовал продвижению вперед решительных поисков правды, предпринятых Пернель Отмир, той правды, которая избавит Сулиена Блаунта от гнетущего его груза. Обе женщины, молодая и старая — старая не годами, а своей близостью к смерти, — потянулись друг к другу, как железо к магниту, чтобы дать справедливости восторжествовать.

Хью возвратился в приемную с легкой улыбкой, хотя она была заметна лишь одному Кадфаэлю. Невеселая улыбка, но все же улыбка, потому что Хью тоже искал правду, хотя, возможно, и отличную от той, которую искала Пернель.

Он плотно прикрыл за собой дверь: — Теперь скажите, сударыня, чем мы можем быть вам полезны?

Она сидела неподвижно, очевидно намереваясь оставаться в таком положении в течение всего длительного разговора. Без плаща она казалась еще более хрупкой и миниатюрной.

— Я должна поблагодарить вас, господа, — начала она, — за то, что вы приняли меня. Мне надо было бы просить вас об этом раньше, но лишь вчера мне довелось услышать о предмете, вызвавшем у вас тревогу. Моя семья окружает меня чрезмерными заботами, стремясь избавить от любой новости, могущей меня расстроить. Заблуждение! Нет ничего более огорчительного на свете, чем узнать — увы, очень поздно! — что те, кто изо всех сил старается избавить тебя от боли, терзаются сами денно и нощно. И совершенно напрасно, это ничего не изменит. Как унизительно, не правда ли, находиться под покровительством людей, которые, по вашему мнению, нуждаются в защите и покровительстве более, нежели вы когда-либо в прошлом или в будущем? Однако так случается, что любовь пребывает в заблуждении. Я не жалуюсь. Но не хочу долее это терпеть. Пернель — умная девушка, она рассказала мне о том, о чем молчали другие. Но еще осталось много мне неведомого, потому что ей самой это не известно. Можно ли мне задать вам вопрос?

— Спрашивайте обо всем, что вам угодно, — сказал настоятель, — и сколько угодно. Предупредите нас, когда вам захочется отдохнуть.

— Хорошо, — согласилась леди Доната, — теперь торопиться не следует. Умершим ничто не грозит, а те, кто жив, но причастен к этой истории, верю, находятся в безопасности. Я узнала, что мой сын Сулиен дал вам некий повод думать, что он виновен в этой смерти и что в суде должно быть назначено разбирательство. Он все еще под подозрением?

— Нет, — без колебаний ответил Хью. — В убийстве его не подозревают. Хотя он признал за собой вину и продолжает твердо стоять на этом, так что переубедить его мы пока на смогли. Он желает, чтобы его признали убийцей. И если потребуется — согласен умереть.

Она медленно кивнула головой. Лицо ее не выражало никакого удивления. Накрахмаленные складки белой головной накидки еще более оттеняли бледность ее лица.