Смерть нас обойдет

   Груздев коротко кивнул и с наслаждением затянулся. Немцы, мебель, камин окутались оранжевым туманом, куда-то поплыли, слюной переполнился рот, затошнило. Новая глубокая затяжка, и цветная пелена потоньшела, посерела. Он и не заметил, с какой тревогой следит за ним лейтенант, и как легко тот откинулся в кресле, когда убедился, что Сергей по-немецки держит сигарету — указательным и большим пальцами. Вскоре парней пригласили к столу. Шлепая босыми ногами, они прошли анфиладой комнат. Обедали в небольшой, когда-то уютной столовой. Теперь в ней сыро, пыльно и запущено. Костю и Сергея ожидали штандартенфюрер и командир отряда. Они разом глянули на их босые ноги, и эсэсовский офицер, рыжий детина с белесыми глазами, коротко бросил солдату:

 — Найди обувь, — и повернулся к парням: — Мы пока не имеем возможности вас переодеть...

 — Не извиняйся, Хензеляйт, — прервал его штандартенфюрер.— Мы на тебя не в обиде...

   Ели молча. Костя обеспокоенно поглядывал на Сергея, как он управляется с вилкой, ножом, рюмкой. Земляк оказался на высоте. Он присматривался к немцам, перенимал их движения, брал то блюдо и столько, сколько они клали себе на тарелки. При походной сервировке он недурно вышел из положения. Французский коньяк из толстой пузатой бутылки, священнодействуя, разливал Хензеляйт.

 — Прозит!

   Первую рюмочку Сергей по привычке разом опрокинул в рот. Закусил, присмотрелся, а немцы тянут коньяк капельками. Попробовал, не понравилось, и он решительно отставил хрустальный наперсток.

 — Правильно, — одобрил штандартенфюрер. — Истинный ариец всегда трезв. Только славянские недочеловеки да французские выродки питают чрезмерное пристрастие к алкоголю.

   Костя не понял, сыт он или голоден, когда поднялся из-за стола. Кусок в горло не лезет в такой компании. Сергею проще, не понимает языка, да и молчуном  по необходимости заделался, а ему приходится каждое слово на десять ладов перевернуть, прежде чем высказать его. Хензеляйт приглашает на спектакль, после которого они почувствуют себя отмщенными. В его устах приглашение прозвучало зловеще. Лисовский имел возможность убедиться, каковы развлечения эсэсовцев, когда побывал в освобожденном советскими войсками концлагере Майданек под Люблином. И пока обувал сапоги с узкими голенищами, которые ему преподнесли, лихорадочно искал повод уклониться от участия в затеянном черномундирниками зрелище.

   Сергей быстро натянул разношенные бахилы и недоумевал, почему Костя долго с обувью копается. А тот не знал, как предупредить друга о предстоящем испытании, словцом с ним перемолвиться. Но немцы терпеливо ждали, и пришлось идти в сопровождении эсэсовцев.

   Вышли из высокой двери на большое крыльцо, спустились по широкой лестнице. Тут-то парни и разглядели место, куда их привезли аковцы. От массивных каменных ворот тянутся к замку вековые вязы, над крепостным рвом повис горбатый мост, а за ним высится строгий дворец с гербом над парадным подъездом и остроконечной башенкой с часами. Вокруг большой овальной клумбы, поросшей сорняками, бронетранспортеры с тяжелыми пулеметами, мотоциклы с колясками. У Лисовского сердце замерло, когда он увидел пятерых поляков со связанными руками у крепостного рва. Сергей вопросительно уставился на лейтенанта и, заметив, как подергиваются уголки его губ, — все понял. Придвинулся к нему, плечом коснулся плеча. А Костя слушал,  как эсэсовец докладывал штандартенфюреру, что карательная экспедиция против вооруженных бандитов...

 — Не будет крестоносец плевать нам в лицо,

   Детей наших онемечивать...

  — строго и грозно пели обреченные  пленники.  Костя от бабушки знал слова стихотворения поэтессы Марии  Конопницкой, ставшего вторым гимном польского народа.

 — Заткните им глотку! — завопил взбешенный Хензеляйт, но поляки продолжали песню, — Огонь! Огонь! — подал он команду.

   Беспорядочно, словно испуганные сороки, застрекотали автоматы. Четверо упали, а пятый, в курточке и ярком клетчатом шарфе задыхаясь, поднял окровавленное лицо и из последних сил крикнул:

 - Hex жие Ржеч Посполита!

   Хензеляйт в упор разрядил «вальтер», перепоясав свою жертву пулями от левого плеча к правому бедру. Сергей резко рванул к себе Костю, когда тот, побелев, как известка, хотел ринуться на палача. Груздев до боли сжал руку Лисовского, как бы приказывая не поддаваться гневному порыву.

   К ним шагнул невозмутимый штандартенфюрер и назидательно изрек:

 — Dura lex sed lex! — и тут же с латыни перевел на немецкий. — Закон суров, но закон!

   Подошли два вездехода с пулеметами на месте ветровых стекол. Рядом с водителями — эсэсовцы. В первую машину сели штандартенфюрер и Хензеляйт, во вторую — Сергей и Костя. Груздев внезапно тронул лейтенанта за колено и взглядом показал на поляка в куцем пальтишке с карабином через плечо. Лисовский узнал конвоира, который вчерашним днем вел их в подвал и разрезал веревки на руках. Они встретились глазами и предатель угодливо поклонился. Лисовский поспешно отвернулся, сообразив, кому они обязаны спасением, и гадливо передернулся.