Смерть не имеет лица

Зак никак не мог выкинуть из головы воспоминания о ней, стереть в своем воображении ее идеально красивое лицо, печальные глаза, мягкий тембр голоса… Здесь, ос­тавшись наедине с собой в одной из квартир города, в ко­тором жила она, Зак не мог не признаться себе в том, что она была едва ли не главной причиной его приезда из Ари­зоны. Он хотел видеть ее во что бы то ни стало, каким бы постыдным ни казалось ему это желание.

Будучи не в силах одолеть раздирающие его противоре­чия, Зак пытался найти нечто среднее, примирить собст­венные моральные принципы с безуспешно подавляемым вожделением. Пока все складывалось как нельзя лучше: он наконец увидит эту женщину, но увидит в ее доме, с му­жем. Ведь они встретились совершенно случайно, и, сле­довательно, эта безрассудная страсть тоже возникла слу­чайно и наверняка была мимолетной. Там, в Аризоне, эта женщина была одна и выглядела одинокой. Здесь, в ее соб­ственном городе, она могла оказаться другой. «Скорее все­го, так и произойдет», – говорил сам себе Зак, но догады­вался, что ничто не сможет изменить одного конкретного обстоятельства – он влюбился в эту женщину.

Измученный собственным ханжеством, Зак решил уп­ростить для себя задачу хотя бы на день приезда. Ему пред­стояло выполнить работу, на которую он подрядился, – и не более того. Все свободное время он будет проводить с сестрой, по которой так соскучился и о которой так беспо­коился. Он должен был получше рассмотреть этот город и познакомиться с той работой, которая завлекла его сестру, выманив ее из дома, из семьи.

А город, как теперь вынужден был признаться себе Зак, заворожил и его.

Вытершись полотенцем, он посмотрел в узкое запотев­шее окно ванной комнаты на улицу, и сердце его вновь за­колотилось в неясном ожидании чего-то волнующего. В этом небольшом фрагменте городского пейзажа для Зака заключалось очень много. Здесь не было пустынных про­сторов, величественных гор или бескрайних полей – того, к чему Зак с детства привык в Аризоне. И все же в этом живом рисунке, ограниченном рамками маленького окна, ему грезилось нечто куда большее, чем нагромождение безликих домов на фоне пасмурного неба.

Ему так много хотелось увидеть, так много сделать! На­девая чистую рубашку и джинсы, он уже начал что-то пла­нировать, замышлять, чувствуя, как разыгралось его вооб­ражение. А когда Зак вернулся из ванной, он был готов на­чать действовать.

К тому времени Пибоди убрала с глаз долой все лиш­нее, спрятала секретные диски и детективы и хлопотала на кухне. Увидев сестру, Зак не удержался от улыбки:

– Ну, теперь я начинаю чувствовать себя внезапно на­грянувшим гостем.

А Пибоди, глядя на посвежевшего брата, поняла, что в порыве восторга при встрече в кабинете Евы не разглядела Зака как следует. Только теперь она обнаружила, как он вырос и каким стал красивым.

– Ты выглядишь просто замечательно – окреп, возму­жал, совсем мужчина! – восхищенно произнесла Пибоди.

– Просто надел чистую рубашку.

– Хорошо, пусть будет так. Выпьешь соку? Или, может быть, чаю?

– Хм… Вообще-то я хотел бы сходить куда-нибудь. Я при­хватил с собой путеводитель и изучал его всю дорогу. Зна­ешь, сколько музеев только на Манхэттене?

– Нет, но ты-то наверняка знаешь! – Ноги Пибоди ныли от ходьбы в уставных ботинках, и ей захотелось по­быстрее от них избавиться. – Тебе придется немного подождать, пока я переоденусь, и мы пойдем пересчитывать эти музеи.

Спустя час, наслаждаясь легкой цивильной одеждой, Пибоди была готова идти с Заком куда угодно. Ему же хо­телось видеть не только музеи, а все подряд. Зак взял с собой видеокамеру – в основном чтобы попижонить, как он признался сестре, и эту камеру за время прогулки по го­роду могли бы у него украсть не один раз, если бы Пибоди не следила за мелькавшими в толпе уличными воришками. Сам Зак в ответ на все поучения сестры о том, как распо­знавать на улице опасность, лишь улыбался и кивал.

Они поднялись на Эмпайр стейт билдинг и простояли там на суровом ветру, пока у Пибоди не онемели уши; про­шлись по «Метрополитэн»; поглазели на витрины на Пятой авеню. И только всепрощающая любовь к брату могла заставить Пибоди еще и покататься на салазках на катке в Центре Рокфеллера после трех часов блуждания по городу. Однако Зак был так ошеломлен впечатлениями, которые мог предложить ему огромный город, и с таким благоговением засматривался на очередную диковину, что Пибоди стало неловко. Она поняла, что давно уже разучи­лась смотреть.

К тому времени, когда ей наконец удалось уговорить брата сделать остановку, чтобы выпить чего-нибудь горя­чего и перекусить, Пибоди решила, что необходимо очер­тить Заку какие-то конкретные «рамки дозволенного». Ведь он будет распоряжаться свободным от работы време­нем как ему заблагорассудится, но в нем, двадцатитрехлет­нем мужчине, сидела неуемная наивная энергия любозна­тельного, беззащитного пятилетнего ребенка. Пибоди опа­салась, что в условиях Нью-Йорка это сочетание могло сыграть роковую роль.