Смерть не выбирают (сборник)

– Ну что? – спросила она.

– Я готов, – он поставил кейс в кресло. – Куда идем, придумала?

– Может, в кино?

– Только не на американский "пиф-паф" и не нашу чернуху. Давай на какую-нибудь мелодраму.

– Из жизни графинь. Никто не стоит в очереди за колбасой, засмеялась Катя…

После кино зашли в новый пивной бар – Скорику захотелось пива, но там было столпотворение. Пришлось идти домой. Он сидел на кухне, ждал, пока Катя заварит чай – признавал только свежий, на один раз. Потом каждый уселся читать свое…

Легли в половине двенадцатого.

– Слушай, талантливые люди, – они что, все шизанутые? – спросил Скорик, отодвигая с лица прядь Катиных волос.

– Почему? Ты же у меня нормальный, – улыбнулась она в темноте, проведя пальцами по губам…

18

Кончалось воскресенье. Дымчатые сумерки обволакивали лес, но когда въехали на шоссе, оказалось, что еще совсем светло. Разомлевшие от двух дней лесного воздуха, солнца, купания в прудах, дети сонно жались на сидении, Джуму тоже вгоняло в дремоту – никаких мыслей, лишь благостное ощущение здоровья, силы и сытости. У выезда на главную магистраль пришлось постоять, прежде чем удалось вклиниться в плотный поток машин – одни, как и Джума Агрба, возвращались после отдыха домой, другие – с нашими и польскими номерами тащились от границы. Хозяин "Волги", в которой ехало семейство Агрбы, дважды удачно сделал обгон, но потом понял рискованность и бессмысленность этой затеи, поскольку перед первым же красным светофором начнется потеря выигранного времени, а дальше – больше… Так и ехали, вынужденно неспешно…

И не знал Джума, что в этой пестрой ленте автомобилей на четыре машины впереди, возвращаясь из Польши, катил на своем "Жигуле" Николай Вячин.

Вячин возвращался из Польши злой и уставший. Поездка вышла пустой, бессмысленной и накладной, ибо, как принято, ехал туда не с пустыми руками, влетел с подарками для будущих возможных партнеров: пол-ящика коньяка, несколько банок икры, две микроволновые печи и еще кое-что помельче. Все это надо было протащить через таможню. Удалось, Но лучше бы изъяли – сейчас бы ему вернули. Партнеры по переговорам оказались шантрапой, делового в них было только то, что беспрерывно поили его настоящим кофе, курили "Кент" и "Данхил" да хорошо разбирались в курсах валюты. Но как только разговор заходил об общих интересах, начинали вешать, как фраеру, лапшу на уши: выдвигая, словно они какой-нибудь "Сименс", наглые условия, которые в итоге для него выпали бы в осадок "деревянными" рублями, а для них – в свободно-конвертируемой. Зол он был еще и оттого, что, дожидаясь таможенного осмотра поляками, простоял на солнцепеке два часа. Да на нашей стороне еще пять часов, стервенея от сознания, что осматривать-то у него нечего – возвращался пустой, это-то и вызывало, наверное, подозрение у таможенника, который шмонал с большим усердием…

Когда все было закончено и Вячин пересек границу, влился в медленный поток машин, постепенно раздражение от неудачной поездки утихало, понимал, что исправить ничего не может, и иные, домашние мысли возвращались к нему; с каждой новой цифрой: осязаемей и неотвязней…

Домой он добрался около часу ночи.

– Пойдешь машину отгонять в гараж? – спросила жена.

– Неохота, устал. Поставлю противоугонное… Какие тут новости?

– Никаких. Помидоры на рубль подешевели. Вот и все новости. Как съездил?

– Бестолково, – и он вкратце рассказал.

– Я пойду спать. Ты-то завтра можешь дрыхнуть, а мне вставать в семь, у меня первый урок, – сказала жена.

Он посмотрел на нее. От длинного до пят халата, она казалась еще выше, хотя и так была не маленькой, одного с ним роста. Такая же стройная, осанистая, как и в юности. Мастер спорта по легкой атлетике, вот уже много лет ишачит в средней школе, преподает физкультуру, к которой ни коллеги-учителя, ни дети не относятся серьезно.

Уже стоя в дверях спальни, она вспомнила:

– Тебе звонил Лагойда. Просил, как только вернешься, связаться с ним.

Сонных детей Джума перенес в дом на руках. По окнам скользнул отсвет фар разворачивающейся "Волги": уезжали приятели. Жена укладывала детей, а Джума с наслаждением пил ледяную минеральную воду, в холодильнике всегда имелся запас. Сами улеглись уже в половине второго. Жена уснула мгновенно, а он долго вертелся и знал почему: два дня обильной острой еды, бутылку коньяка влил в себя да еще две бутылки "Псоу", а уж минеральной посудин пять опростал. Он вообще потреблял много жидкости, а после острой пищи особенно. И сейчас донимала тяжесть в желудке, хотя обычно засыпал, едва прикасался головой к подушке. Помаявшись, встал и в одних трусах босой зашлепал на кухню, достал еще бутылку – жажда все еще сушила, – и пил уже медленно, подперев спиной стену, думая о завтрашнем дне, словно только что пришел с работы еще полный мыслей о сделанном и несделанном, и завтрашнее постепенно заполнило его мозг. Затем надел спортивный костюм, кеды, взял маленькую сумочку, которую почему-то называли "педерастка", сунул в нее удостоверение, набор ключей, фонарик, червонец двумя пятерками и вышел из дому.