Смерть не выбирают (сборник)

– Этот самый неизвестный, что приносил кольца, и привлек. Однажды пришел, сказал: "Мне тебя порекомендовали. Будешь иметь хороший процент. Не хочешь – найдем другого. Твое дело – сбывать. И не задавать вопросов. Мы люди без имен, фамилий и адресов." – Солидная фирма, – Проценко потер ладонью подбородок. – Ты куда сейчас?

– Где-нибудь пообедаю, а потом – визит вежливости в наше консульское Агентство.

Проценко и Джума незаметно переглянулись, и Проценко сказал:

– Сходи-ка сначала к ним, а пообедаем вместе. Где, Джума? – обратился он к Агрбе.

– Можно в кафе "Оксана". Там у меня шеф знакомый.

– Значит давай, Чеслав, к трем сюда, – сказал Проценко.

Сдержав улыбку, Проценко спросил Агрбу:

– Что думаешь?

– Правильно сделали, что пригласили. Все-таки столько лет работали вместе, ели, пили и у нас, и у них, а теперь что ж, плевать друг другу в чай?

– Я не об этом. Я об этих кольцах.

– Тут размах чувствуется. Боюсь, что и мы влипаем. Не хотел говорить при Чеславе: помните дело азербайджанцев с рынка, которых потрошили рэкетиры? У одного при обыске нашли чемоданчик. Он прихватил его в гостинице в номере этих азербайджанцев, думал, там деньги. А оказалось, какие-то шмотки и коробка от конфет, набитая чистыми бирками бакинской ювелирной фабрики. Владельцем чемоданчика был, как показали пострадавшие, их земляк, бакинец. Познакомились с ним якобы здесь в ресторане, пригласили к себе в номер. А когда к ним заявились наши рэкетиры и пошла драка, хозяин бирок бежал без чемоданчика. Разыскать его не удалось. Не привез же он сюда эти бирки, чтоб торговать ими на рынке.

– А где чемоданчик?

Был в райотделе. Он не фигурировал нигде как вещественное доказательство.

– Ты разыщи.

– Если его не выбросили.

– И принеси лично мне. И вообще помалкивай. Тут нам инициативу проявлять ни к чему. Понял?

– Еще бы!..

26

Дело я уже знал почти наизусть. Во мне сидел зуд бывшего следователя, и кое-что я бы, конечно, решал не так, как Скорик. Но я давно не следователь, а адвокат. Посему подправлять Скорика собственными следственными действиями права не имею, моего права хватает лишь на независимую экспертизу. Случалось, осторожно, с оглядкой переступал я эту грань, но так, чтобы не давать повода прокуратуре придраться и поймать меня в нарушении закона. Как следователь, я мог посочувствовать Скорику: слишком много косвенных улик, а это всегда опасно для того, кто строит на них версию. Да и ответы Назаркевича на все вопросы Скорика были гладкими, без сучка и задоринки, без смысловой запинки, естественные, выглядели полной правдой, и пока не давали возможности Скорику уличить Назаркевича в чем-нибудь противоречивом, алогичном; они, эти ответы, именно своей логичностью, отсутствием попыток что-либо скрыть, своей утвердительностью как бы говорили следователю: "А ты попробуй, докажи, что это ложь, что мою правду можно истолковать иначе". Например: "В Богдановске вы были в каскетке?" – "Да". – "В той, что мы нашли в вашей машине?". – "Да" "Человек, в машине которого видели в Богдановске Кубракову, тоже был в такой каскетке". – "Полагаете, она сшита в единственном экземпляре, именно для меня?"… Вот и гадай, Скорик, доказывай, кто это был: Назаркевич или кто другой, хотя тебе удобней, чтоб это оказался Назаркевич, поскольку в цепи других эпизодов этот выглядит довольно убедительным и устойчивым…

Так я размышлял, сидя в маленькой комнате СИЗО, где стол и стулья привинчены к полу, а свет из единственного окна перечеркнут решеткой, тень от нее лежала на противоположной серо-зеленой стене. Лязгнули дверные запоры, ввели Назаркевича. К моему удивлению, лицо его на сей раз было совершенно спокойным, косоротила лишь странная нервическая улыбка. Когда он сел напротив меня, я сказал:

– Сергей Матвеевич, сразу хочу определить наши взаимоотношения. Я работой обеспечен сверх меры, ваши мать и жена упросили меня быть вашим адвокатом. Мои условия: от вас требуется полная искренность, правдивость, не занимать по отношению ко мне никаких поз и без совета со мною не делать никаких скоропалительных и изящных заявлений вроде того, что вы уже сделали, признав себя виновным. Надеюсь, вам все ясно?

– Ясно, – коротко бросил он.

– Вы убили Кубракову? – в лоб спросил я.

Ответил он не сразу, как-то поколебавшись:

– Нет. Но тот, кто это сделал, наверное, имел основание, она умела вызывать к себе ненависть…

Дальше говорили о характере их взаимоотношений. Его рассказ ничем не отличался от того, что было зафиксировано Скориком в протоколах допросов, разве что я добыл несколько новых деталей.

– Каким образом, колпачок от баллончика с газом попал к вам в машину? – спросил я.

– Для меня это и есть главный вопрос. Загадка.

– Машина у вас запирается?

– Кроме одной дверцы, правой передней, там замок испорчен.

– На вашей докладной на имя Кубраковой отпечатки ее пальцев. Когда вы давали читать эту докладную и где, в чьем присутствии?

– За день до поездки в Богдановск. В кабинете был еще Лагойда. Но докладную я ей дал возле двери, почти в приемной, так что он едва ли что-то слышал. Разве что секретарша Кубраковой…