Смерть ничего не решает

— А к тому еще и голем. Странно, странно. Гыр скорее вахтагу конников взял бы, если только, конечно… — Хэбу замолчал, смежив веки, но было видно, как под тонкой кожицей век бегают глаза. — Гыры, значит. Если ты не ошибся, мальчик.

Орин мотнул головой и открыл было рот, но встретившись взглядом с Бельтом, благоразумно промолчал.

— Если ты не ошибся, то и тебе, и многоуважаемому Бельту нельзя оставаться в Мельши. Похоже, что на сей раз ты действительно крепко разозлил Всевидящего. С одной стороны, коллектор Якыр и разъезды, с другой — карета уважаемого Гыра, которому в местных краях делать нечего, а в карете — голем. Престранно, неправда ли? И я не удивлюсь, если к вечеру в ворота замка постучат кунгаи кагана с требованием досмотра, каковому я, несчастный, не смогу воспротивиться. А такой досмотр для меня все равно, что приговор!

Картинка, вырисованная стариком, не радовала. Тут волей-неволей про кол, Лаской упомянутый вспомнишь, а заодно и пожалеешь, что не выбрал смерть быструю и куда менее болезненную. А не врет ли дед? С него станется страху поднапустить. Шли-то быстро, и по тракту, и потом по тропе, и по реке замерзшей. А тучи завидев, затаились, ждали, когда снег пойдет. И ледяному крошеву метели обрадовались, что следы заметет. Или камам снег не помеха? Может, не зря поговаривали, что кам на человека не глазами, а малым оком глядит и зрит насквозь? И что никакие ухищрения, хоть ты шкуру свою наизнанку надень, не помогут? Но с чего камам за Орином бегать? Паскудник, конечно, но не тех величин, чтоб эман на него тратить. Значит, случайно все ж. Ошибся старик. Или их неприятностями свои собственные прикрыть норовит. А не его ли собственная голова нужна камам?

— Решение мне видится одно, — снова заговорил Хэбу, обращаясь к Бельту. — Нам в срочном порядке необходимо покинуть ханмэ.

— Разъезды, — напомнил Бельт.

— Разъездов надлежит бояться швали, что промышляет на дорогах, но никак не благочинному семейству, которое под охраной нескольких наемников, за каковых может поручиться родовым именем, следует в дозволенный выезд.

— Дозволенный? — спросил Бельт и испытал жгучее желание прикусить язык. Прежде Хэбу никогда на него так не смотрел.

— Словом кагана Тай-Ы роду Ум-Пан запрещено покидать ханамат Мельши чаще, чем раз в год. Вот этот раз и наступил. Празднества в долине Гаррах в честь победы и замирения — чем не повод?

Долина Гаррах? Празднества? Да там же толком кости в землю не ушли. Хотя с другой стороны — самое то местечко. Многолюдно будет: раскинутся ярмарки, перетекая одна в другую, приманивая народец с округи; людишки понаедут торговать, покупать или глазеть на товары да чудеса, в актерских балаганах укрытые. Будет полно фигляров, за камов себя выдающих, ворья, шлюх, пьяниц, вахтангаров. Опасная затея туда соваться, а ну как признает кто беглого камчара?

— Цвета Ум-Пан будут вашей защитой, — ответил на невысказанную мысль Хэбу. — Прошу вас, многоуважаемый, поверить мне. Я привык отдавать долги и исполнять обещания. И ко всему прочему, вышло так, что по воле Всевидящего наши пути связаны. Через него.

Он указал на Орина, прикорнувшего на диване. Парень что, спит? Старик кивком подтвердил догадку и, приложив палец к губам, в полголоса пояснил:

— Это настой действует. Ему нужно отдохнуть, а вам — собраться. И еще: полагаю, бессмысленно уговаривать вашу подругу остаться в Мельши, а посему прошу вас сделать так, чтобы внимания она не привлекала. Пусть выглядит и ведет себя либо как женщина, либо как мужчина, но не как женщина в мужской одежде. Идите, собирайтесь.

— Да пошел он! — Ласка, услышав просьбу, взбеленилась.

Тотчас на пол полетела шуба, поверх которой легла простынь, а уж на нее посыпались вещи, которые Ласка одна за одной доставала из-под лежанки: два серебряных кубка, кинжал с узорчатой рукоятью, пара ложечек с гербом Мельши, вязанка тонких цепочек.

— Уходить надо, Бельт! Ты что, всерьез решил туда ехать? Да дед сдаст нас первому разъезду, получит десяток монет и будет хихикать, глядя как ты корчишься на колу. — Нырнув под кровать, она добавила к прочему барахлу потемневший серебряный оклад.

— Где взяла? — поинтересовался Бельт, подхватив один из кубков. Старый вроде, но красивый, с замком-крепостью, исполненным в мельчайших деталях. И кладку разглядеть можно, и флажки крохотные на зубчатом оголовье, и даже петли невиданного растения, обвившего понорок. Вот уж где напридумывали, у понорка-то на два шага ни трава, ни даже, говорят, полынь с крапивой не растут, не то, что эти петельки.

— Какая разница, где взяла? С тобой поделюсь, только поехали. Бельт, пожалуйста, уедем отсюда!

— Куда? — Второй кубок был парой первому и рисунок на нем отличался разве что некоторыми деталями. Например, стены понорка были чистыми, как и полагалась, а из каменной трубы тянулся то ли ветер, то ли дым подземных кузниц.

И откопала ж Ласка где-то такое, на местном столе кубки попроще стояли.

Она же, сев на шубу, прижала оклад к груди и прошептала: