Смерть ничего не решает

— Сука! — Это было первое слово, сказанное Орином, когда стало понятно, что Майне нет ни в шатре деда, ни в доме, ни в сарае, где ей точно делать было совершенно нечего, ни в поставленной за домом карете.

Младший хозяйский сын, заикаясь и запинаясь, рассказал, что самолично видел, как «поутряни госпожа за вароты вышла, да не сама-сь, а с охраною в однером человеки». Видела парочку и старуха-гадальщица, которая уже три дня как обосновалась неподалеку с кубком, набором каменных вороньих глазок да несколькими амулетами «на достаток». Чуть позже «благородственную даму, обнимавшуюся со стражником» приметили бродячие артисты, которые, правда, были крепко пьяны и горазды присочинить. На том след и оборвался.

— Это она, это Ласка! — Орин мерил шагами двор, стараясь не смотреть на Бельта. — С-сука! Я к ней… Я простил, а она… Исподтишка! По самому дорогому. А ты, ты ведь обещал! Ай, ладно.

— Куда они могли пойти? — Хэбу Ум-Пан был гораздо более сдержан, но побледневшее, разом осунувшееся лицо свидетельствовало, что судьба внучки ему весьма не безразлична. — Куда? Ведь лошадей не взяли.

Вот именно, что не взяли. А Ласка не настолько дура, чтоб рассчитывать вернуться. Тогда почему она оставила жеребца, седельные сумки, в которые — тут Бельт не сомневался — было чего спрятать, серую жилетку из козьей шерсти, выменянную у хозяйки на моток шелкового шнура, и даже лук с колчаном.

— Я ее убью! Если хоть волос упал, если она осмелилась, если… Найду и… — Орин врезал по стене кулаком.

— Найди сначала. — Бельт поднялся.

В стенаниях и размышлениях особого смысла не было, равно как и в ожидании. Артистов нужно трясти, и тех, кто с ними у одного костра кормится. Или у соседнего. Или еще через один. Много, конечно, но милостью Всевидящего вдруг да повезет?

Может, не поздно еще вытащить одну глупую наир из очередной кучи дерьма, в которую та вляпалась. Вытащить и выпороть.

— Девочку мою найдите, — тихо сказал Хэбу. — Обещайте, лгите, угрожайте, убивайте, в конце концов, но найдите Майне. Без нее многое теряет смысл.

Кто бы спорил.

А служба, похоже, приобретает характерные очертания. Разумеется, Бельт весьма ценил стабильность, но никак не в нынешнем виде.

— И еще одно. — Старик провел руками по лицу. — Все, что будете делать, делайте тихо. Сейчас мы не можем позволить себе привлечь внимание. И поторопитесь. Проблема должна быть улажена до встречи. Тот, кого мы ждем, не захочет ввязываться еще и в это.

«В кратчайшие сроки получить новый отчет от агента Возничий. В случае отсутствия такового получить любую информацию с подотчетного ему объекта иными способами. Вторичная задача: установить причины затянувшегося молчания Возничего.

И Кумшан, засунь свои оправдания поглубже в задницу. Заодно и подготовишься. Или ты прекращаешь крутить хвостом и исправляешь ошибку, или отправляешься на кол».

Пытаясь отвлечься от грядущей встречи, Лылах прокручивал в голове служебную записку, что отправил с полчаса назад. Поздно, очень поздно. Нужно было много раньше. Неприятные мысли снова полезли в голову, делая ожидание еще более тягостным.

Нет, нужно обо всем забыть хотя бы на эти несколько минут, просто отодвинуть за ту невидимую ширму, которая ограждает от лишних нервных дерганий. Они сейчас только во вред.

Мысли пусты и чисты…

Белое перо амадины упала на открытую ладонь. Хороший знак? Или напротив, дурной? Шад Лылах не очень верил в знаки, скорее уж место, обстоятельства и нелегкий характер предстоящей беседы побуждали прислушиваться не только к голосу разума.

Птицы молчат. Когда это произошло? Месяц? Два? Три тому? Еще одна мелочь из пропущенных. Неужели, он стареет? Расслабился, заплыл жиром, ударился в тщету дворцовых игрищ и пропустил…

Диван-мастер Алым, степенный старик в простом одеянии, вышел из-за ширмы и поманил за собой.

Значит, разговор будет, но не здесь. Что ж, Лылах согласен, Лылаху ни к чему свидетели, даже если это всего-навсего слуга, поддерживающий пламя в чашах. Или стража у дверей. Или еще кто-нибудь невидимый. Впрочем, таковые будут всегда. Ясноокий каган ни на мгновенье не оставался без охраны, и не сам ли Лылах некогда настоял на том?

Комнатка, в которую привел Алым, была мала и убога. Шелк на стенах потемнел, местами, что уж вовсе недопустимо, пошел розовыми пятнами плесени. Полировка массивного стола, занимавшего едва ли не половину помещения, поблекла. Старый подсвечник заплыл патиной и воском, а на светлом атласе гостевого кресла выделялось черное пятно. Нет, не черное — темно-коричневое, знакомое.

Еще один знак.

— Садись, — велел Алым, указывая на кресло. — Жди.

К счастью или нет, это ожидание продлилось недолго. Крохотная дверь, замаскированная портьерами, отворилась, и Лылах, торопливо вскочив, согнулся в поклоне.

— Да пребудет с вами взгляд и милость Всевидящего!

— И с тобой, друг Лылах. Садись. Рассказывай, что вновь потревожило наш с тобой покой.