Смерть-остров

Егор Павлович махнул рукой и пошёл в гостиную. Зоя убирала со стола, Фрол звенел чашками в тазу. Мирная обстановка успокоила его. На миг ему показалось, что все они вместе с зеркалом переживут и Рагузина, и спецпереселенцев, и даже товарища Эйхе. Впереди грезилась долгая и счастливая жизнь. Егор Павлович улыбнулся и прижался головой к округлившемуся Зоиному животу. Там изо всех сил бился новый человек, рвущийся на волю, в эти смутные и страшные времена.

Глава четвертая

Знойный весенний день сменился резким похолоданием. Рагузин зябко поёжился. Спирт успел перегореть в желудке. Организм требовал свежей дозы. Александр Николаевич резвым шагом направился в сторону старинного дома. Там обычно останавливался товарищ Долгих, когда приезжал в Томск. Может, примет по старой дружбе? Давно ведь не виделись. Без помощи товарища Долгих с Чусовым не разобраться. Надо наказать выскочку. Дверной звонок утробно задребезжал, но к двери никто не подошёл. Александр Николаевич застыл в растерянности; уходить страшновато, мало ли кто видел, как он по лестнице поднимался, а звонить второй раз вдвойне страшней. Пальцы подёргивало от судорог.

— Вы чего припёрлись-то, на ночь глядя, Лександра Николаич? — В затылок упёрлось что-то металлическое, кажется, ствол. Все давит и давит, проклятый.

Рагузин приник лицом к двери, постоял, подумал, и, набравшись храбрости, ответил, рассчитывая на везение: «Мишка, ты? А я к товарищу Долгих пришёл. По-свойски. Мне с ним поговорить надо!».

— Какие ночью разговоры? Добрые люди по ночам спят, — недовольно пробурчал Мишка и, убрав ствол с затылка Рагузина, с силой отодвинул его от двери, впрочем, пистолет не спрятал, по-прежнему держа его в правой руке.

— А когда его ловить? Товарищ Долгих днём занят, ночью отдыхает. Ты, Мишка, пистолет-то спрячь. Мало ли что!

— Сам знаю, чо мне делать! — отрезал Мишка, точнее, Михаил Сергеевич Логунов, младший помсостава, бывший каптенармус, служивший теперь денщиком у товарища Долгих. Впрочем, денщиков отменили сразу после революции. В советское время новая Мишкина должность никак не называется. Официально Логунов числится по хозяйственной службе нового управления лагерей. Каким-то образом Мишка втёрся в доверие к товарищу Долгих, он ему вместо сестры, матери и жены. Большое имеет влияние. Важным человеком стал лопух Мишка. Может пропустить к товарищу Долгих, а может и дверь захлопнуть. Всё зависит от Мишкиного настроения.

— Мишка, да ты мне голову-то не дури! Сам знаешь, как мы с товарищем Долгих шашками махали и белых рубили. Пусти, а?

— Да проходи-проходи, — сменил тон бывший каптенармус.

Михаил Сергеевич живо смекнул, что у бывшего каторжника есть доверительный разговор к высокому начальству. Если дело важное, то его по-всякому можно развернуть.

Мужчины долго путались в дверях, одному мешали пистолет и баул, второму выпитое накануне. Рагузин только сейчас почувствовал, как он пьян, но Логунов сделал вид, что не замечает странностей в поведении пришедшего.

В кухне было светло и чисто. Опрятная плита, горшки и кастрюли на полках, все до блеска вычищены, сияют, как зеркала.

— Тебе бы, Мишка, бабой родиться! — глубокомысленно изрёк Рагузин и осёкся. На него уставились два волчьих глаза, один жёлтый, весь в огне, второй карий, но с зеленцой. Глаза свирепо щурились, и из них змеилась лютая ненависть.

— Говори да не заговаривайся, пьянь каторжная!

Александр Николаевич опустил голову. С Мишкой Логуновым шутки плохи. Если возненавидит, то с корнем изведёт, и старые связи не помогут. К самому товарищу Долгих человек допущен, а это выше всякого звания.

— Да пошутил я, Миха, пошутил, — повинился Рагузин и уселся в неосвещённом углу, чтобы самому видеть все, а Логунову — только его ноги.

— За такие шутки вышка положена, — сердито пропыхтел Логунов и разложил поклажу по шкафам и полкам. Рагузин понял, что это спецпайки. Чего там только не насовано: и колбаса, и балыки, и всякая всячина, икра, грудинка, копчения. В голодные времена никто о таком и не мечтает. Александр Николаевич сглотнул слюну. Попросишь — не даст; Логунов жадный, не любит делиться.

— На, ешь, Лександра Николаич!

Прижимистый Логунов неожиданно расщедрился, выложив на тарелку ломоть пшеничного хлеба, сверху метнул кусок аппетитного балыка.

— А запить-то чем? — воскликнул Александр Николаевич, подскакивая к столу. — Балычок он, солёненький, жидкости просит. Горло бы смочить чем-нибудь.

— На вот, пей!

Михаил налил коньяк в алюминиевую кружку. Рагузин хотел возмутиться, мол, не уважаешь старую гвардию, мог бы и рюмки достать, вон их сколько, но промолчал, побоявшись, что Логунов передумает и отберёт коньяк.

— С бо…, ох, что-то поперхнулся я, — с трудом проговорил побледневший Рагузин, забыв, что божиться больше нельзя: мигом в ГПУ донесут, бога-то отменили, — Миша, спасибо тебе за доброту. Спасибо, что не пожалел казённого добра старому каторжанину.

— Да ладно уж, пей, не долдонь! — отмахнулся Логунов. Михаил деловито рассовывал продукты, засыпал крупы в банки, помыл фрукты и зелень.