Смерть-остров

На острове было тихо и безлюдно. Люди попрятались в шалаши и сидели у костров, устроенных в кустарнике. Переселенцы приготовились к медленной смерти, и все, кто появлялся на острове, мешал им. Фролов поручил печникам раздать довольствие, те с радостью согласились. Две печки одиноко ютились у берега, начатые у основания. Мастера явно не хотели делать печки на открытом воздухе.

— Товарищ комендант, они же раскиснут от первого дождя, чего их тут ладить-то? — печально рассуждал печник, бесцельно комкая в руках глину.

— А ты не торопись, скоро их перевезут в спецпосёлки, и эти печки никому не нужные будут, — сердился Фролов, злясь на абсурдные решения заседания райкома.

Ему надо было выполнить все пункты протокола, под которым он расписался. Если Фролов не выполнит хоть один пункт из протокола, его отдадут под суд, как проштрафившегося Цепкова. Переселенцы выстроились в очередь за хлебом. Понурые люди равнодушно брали паёк и отходили к кострам. Их уже ничто не волновало, даже хлеб, о котором они мечтали долгие три месяца, не радовал их. Жизнь для переселенцев поневоле стала в тягость. Они понимали, что кто-то где-то просчитался, их забрали по ошибке, но слишком было много народу, чтобы оправдывать чей-то промах.

Мизгиря взяли к ночи, он сидел в шалаше и ждал, когда за ним придут. Шестёрки и подпевалы сидели молча, когда конвоиры повели главаря на катер, никто не бросился его спасать. И никто не сопротивлялся. Все уже знали свою участь. Мизгирь не протестовал, не требовал прокурора, шёл молча, стиснув зубы. С остальными разобрались быстро. Вывели на восточную часть острова, поставили на обрыв и одиночными выстрелами отправили в вечное безмолвие. Фрол не принимал участия в расстреле, стоя поодаль. Он радовался, что хоть кусочек справедливости за сегодняшний день удалось отвоевать.

Потянулись дни и ночи, наполненные ожиданием. Все чего-то ждали, печники тянули с работой, чтобы не строить понапрасну печи, переселенцы все так же ждали смерти, Фролов с вохровцами ждали, когда выкопают землянки в спецпосёлках, а Фрол ждал ответа на своё тайное письмо.

Его не отпускали с острова. Указание из Томска с подписью Краузе обязывало уполномоченного Панина находиться в отряде коменданта почти безотлучно. Фрол переживал, как там Галина Георгиевна, Григорий Алексеевич, Роза, но покинуть остров не мог. При пересчёте переселенцев, выгруженных на остров Назино 19 мая 1933 года, выяснилось, что из шести с лишним тысяч осталось неполных две. Остальные умерли, были съедены, утоплены и расстреляны при попытках побега. Многих изуродовали, чтобы выломать золотые протезы. Эти тоже погибли. Посчитали количество общих могил, получилась внушительная цифра. Семьдесят восемь братских могил, хотя никаких могил, в общем-то, не было, были могильники, куда сваливали трупы и изъеденные скелеты.

Однажды Панин перестал ждать, уселся на берег в восточной части острова и стал слушать недовольных орланов. Ему показалось, что птицы зовут его к себе, они хотят, чтобы он стал вольным и требовательным, обладающим властью, и тогда люди станут прислушиваться к нему, выполнять его указания, а не делать вид, что боятся. Затем Фрол поймал себя на мысли, что хочет застрелиться. Прямо здесь, на обрыве, на том месте, где вчера прикончили уголовников. Все шесть упали в реку. Никто из них не закричал, не застонал. Они приняли свой конец как должное.

Панин вытащил пистолет, подержал его на ладони, приставил к виску. Холодная сталь охладила его пыл. Отец и мать не переживут, если узнают, что он проявил малодушие. Они другие. Они железные, как этот пистолет.

Перед глазами поплыли безрадостные, но достойные дни из детства. Вот они с отцом у богатого соседа за столом, отмечают окончание страды. Сосед угощает, на столе изобилие, но отец Фрола не чванится, сидит за столом на равных, подкладывая сыну в тарелку куски пожирнее. Родители всегда работали с утра до ночи и не стыдились труда, отец умел делать всё, что не могли другие, мать, никогда не знавшая усталости, вечно хлопочущая по хозяйству. Нежностей в семье не было, родители — люди суровые, но справедливые. Нет, они не поймут сыновней слабости, им будет стыдно перед людьми за Фрола, не выдержавшего первого испытания жизнью.

Панин убрал ствол и задумался. Письмо оказалось бесполезным. Оно просто не дошло до товарища Сталина. От него скрыли письмо, чтобы он не узнал о беззакониях, творящихся на острове Назино. «Если нет в нашей стране человека, способного изменить обстоятельства на острове, значит, это сделаю я. Именно я изменю обстоятельства, приведшие к массовой гибели переселенцев! Я докажу свою правоту. Нельзя поступать с людьми, как со скотиной. Люди не заслуживают такого отношения. Не для того совершали революцию, чтобы мучить простых людей. Я добьюсь справедливости, но сначала я верну Галину Георгиевну её мужу!» — С этими мыслями Панин вернулся на стоянку.