— От каких-то мы избавляемся, но все время появляются новые. Я работаю, чтобы разрушать их быстрее, чем они успевают появиться.
— Зачем?
— Потому что я — революционер, визионер, тот, кто хочет открыть что-то более честное и чистое, чем эта пустая культура, которая нас вот-вот задушит… — Он посмотрел на нее очень серьезно. Потом вдруг осклабился. — Не пытайтесь меня обмануть. Конечно, это никакого отношения к политике не имеет. Я занимаюсь тем, что мне всегда нравилось, — провокациями. Понимаете, почему я перестал быть священником? Если дать детям игрушки, большинство сядет с ними играть. Но некоторые тут же примутся их разбирать, чтобы посмотреть, что там внутри. А потом отбросят их в сторону. Я — такой ребенок. И никогда другим не буду. И прекрасно, что на этом можно заработать кучу денег. — Он снова гулко засмеялся. — Но сейчас я подумываю завязать.
— С телевидением?
— Вообще-то, со всем… Передача после Нового года будет последней. Знаете о чем?
Она не знала.
— О смерти! Смерть — абсолютное табу. Она поглощает все. Ее даже не зацепить.
— Ток-шоу о смерти? Вы, наверно, не первый, кто до этого додумался?
— Я сделаю это по-другому. — Он замолчал.
— Вы меня заинтриговали, — сказала Лисс.
— Ничего не получится без иронии, — улыбнулся он гордо. — И тем не менее все должно быть до смерти серьезно. Больше я ничего не скажу. Вы и так заставили меня выдать слишком много.
13
Она запрыгнула в трамвай на Фрогнервайен. Встала в заднем вагоне, не платя за проезд. Послала сообщение Вильяму. Он все еще был на семинаре, но ответил: «Кафе „Пер на углу“, в час?»
Она была там без четверти. Выпила эспрессо. Вышла, покурила на холоде, купила газету и снова села внутри. Он появился в двадцать минут второго, и это ее разозлило.
— Тебе не надоело зубрить эти законы и параграфы? — сказала она только.
— Давай не будем!
Он заказал кофе латте, она — еще один эспрессо. Неожиданно почувствовала желание, бодрящее больше кофе.
— В этом городе так темно. Свет все время исчезает.
— В Амстердаме, наверно, не сильно светлее зимой, — заметил Вильям.
Лисс не хотела говорить об Амстердаме.
— Я сегодня была у Бергера.
— У Бергера? — воскликнул он. — Что ты там забыла?
Она не ответила. Мимо по тротуару туда-сюда бродила пожилая дама. В руках она держала крошечную шляпку.
— Там безветрие.
Вильям отхлебнул кофе:
— Ты поехала туда, потому что там нет ветра?
Она взглянула на него. Под глазами у него были темные круги.
— Ты говорил, что Майлин выяснила что-то про Бергера. И хотела надавить на него перед эфиром.
— Ты спросила его об этом?
— Я заехала, чтобы составить впечатление. В следующий раз, может быть, спрошу его прямо.
Вильям покачал головой:
— И что, ты думаешь, из этого выйдет? Он рухнет на колени и признается в чем-нибудь? — Вильям казался совершенно потерянным. — Предоставь это полиции, Лисс. Если ты будешь продолжать в том же духе, ты можешь только запутать все дело. — Он откинул со лба длинную челку. — Я тоже недоволен их работой, — сказал он тихо. — Кажется, они не понимают, что шансы с каждым днем уменьшаются. Если только что-нибудь не произойдет в ближайшее время…
Лисс ждала. То, что он оставил за скобками, повисло где-то между ними. Она втянула в себя кофе двумя большими глотками, вздрогнула и отставила чашку.
— Я уверена, ты знаешь, что Майлин выяснила про Бергера.
— Ты права, — ответил он.
Он молчал, она теряла терпение.
— Я хочу, чтобы ты сказал.
Она видела, как у него заходили желваки. Потом он тяжело вздохнул.
— Майлин, очевидно, с кем-то о нем разговаривала, — сказал он. — С кем-то, кого Бергер много лет назад
Лисс закрыла руками глаза:
— Разоблачить Бергера как педофила в прямом эфире?
Вильям взял салфетку и стал ее теребить:
— Она хотела заставить его отменить передачу, чтобы продемонстрировать, что всему есть предел. Я спросил, понимает ли она, какая может быть реакция. Она утверждала, что да. Боюсь, она ошибалась.
Лисс задумалась, потом сказала:
— Бергер уверяет, что она так и не пришла на встречу.
Салфетка порвалась. Вильям уронил кусочек на пол.
— Может, он и говорит правду.
Лисс показалось, что все вокруг затихло. Будто за соседними столиками все замолчали. «Ему больно, — подумала она. — И тебе больно, Лисс».
Она дотронулась до его руки:
— Пойдем прогуляемся. У тебя есть время?
Они пересекли площадь перед Ратушей, пошли дальше по набережной. Во всех окнах горели рождественские звезды.
— Вы собирались пожениться летом, — произнесла она в никуда.
Вильям покосился на нее:
— Откуда ты знаешь?
— Майлин послала мне сообщение. Попросила меня не занимать праздник Ивана Купалы на будущий год.
— Мы же договорились никому не говорить, до Рождества. — Он смотрел прямо перед собой. — Она восхищалась тобой, — сказал он неожиданно.
Лисс вздрогнула:
— Кто?
— Майлин говорила, ты всегда была мужественнее ее. Ничего не боялась. Забиралась на крутые склоны, всегда первая. Прыгала с высоких камней.
Лисс присвистнула.