Смерть отменяется

Эх, жизнь моя, жизнь. Как быстро она пролетела. И вот я уже никому не нужный старик. Почему ж я не ценил времена, когда был молодым, румяным, страшно глупым, подтягивался пятнадцать раз на турнике, выпивал за вечер семь кружек поганого советского пива, выучивал за ночь матанализ или теоретические основы электротехники, а за другую ночь – восемь раз атаковал мою Людмилу, которая впервые допустила меня до своего молодого роскошного тела.

Я отъехал к окну гостиной, глянул на угол Невского и Марата. Оцепление сняли. Гвардейцы и желтые грузовики разъехались неведомо куда, и только желтенькие барьеры стояли, собранные вместе и связанные, на тротуаре плотной кучкой.

И тут, откуда ни возьмись, в гостиной появился пудель. Зацокал по паркету коготками, снова подскочил ко мне, стал ластиться, лизаться. От него совершенно не пахло псиной, только шампунчиком, как будто его только что, перед визитом ко мне, помыли.

А потом пес отбежал от меня на середину гостиной, где стоял старинный круглый стол, и вдруг стал увеличиваться в размерах. Вот он величиной с большого пса, какого-нибудь лабрадора, затем стал словно теленок. А потом встал на задние лапы. Постепенно принялась исчезать его черная кучерявая шерсть. Морда, узкая и длинная, стала приобретать человеческие черты. Он становился все выше. Расправились плечи, передние лапы превращались в руки. Не прошло и минуты, как передо мною стоял человек: в лихо заломленном берете, чернявый, с пиратской повязкой на одном глазу, со сверкающей тростью – видимо, из чистого золота, набалдашник которой был украшен громадным бриллиантом.

– Узнал меня? – первым делом ухмыльнулся пришелец, ухарски мне подмигнув. – Ты ведь начитанный человек.

– Да, я узнал. Ты, как говорят, та сила, что хочет зла, но совершает благо.

Он кивнул.

– Верно.

– Значит, ты Мефистофель? Воланд? Падший ангел? Сатана? Лукавый? Нечистый?

– Фу, не люблю последних определений. Как в деревне, право: «лукавый», «нечистый»…

– На какие же прозвища ты любишь откликаться?

– Воланд и Мефистофель придумано неплохо. Но ведь это я им имена подсказал.

– «Им»? Кому? Авторам? Булгакову и Гёте?

– Конечно.

– Вы общались?

– А ты сам подумай: осилили бы они такие огромные да умные и яркие кирпичи – без моей-то помощи?

– А зачем ты явился ко мне? Я ведь романов не пишу. Поэм – тем более.

– А как ты думаешь, зачем?

– Тебе нужна моя бессмертная душа.

– Верно.

– На каких условиях?

– Да ты ведь только что слюнки на молоденьких протестанток пускал. Мечтал, как бы им вдуть – обеим. И совершенно верно прикинул, что в старом твоем теле, дряблом и скукоженном, тебе ничего не светит. А вот был бы ты молодым, сильным и глупым – запросто бы и их уестествил, и еще десяток иных девиц. Думал об этом, а, Семен Иваныч?

– Допустим, думал.

– Вот я и пришел к тебе предложить сделку.

– Какую же?

– Что я тебе хочу сказать? Дьявольщина идет в ногу со временем, и всего вот этого: огня, дыма, кровавой подписи – этой средневековой чепухи больше нет. Если уж люди додумались свои земные договора на расстоянии электронной подписью скреплять, то инфернальные силы даже и текст соглашения больше на бумаге не печатают, достаточно пожатия рук, и все готово.

– А суть, суть-то контракта в чем?

– Вот слушай. Художественные произведения, в исполнении того же Гёте или Булгакова, живописуют процесс совсем не так, намеренно воду мутят и придумывают занимательные, но несуществующие подробности. А все почему? А все потому, что к договору, со мной заключаемому, прилагается секретный протокол, который оглашению ни при каких условиях не подлежит. И даже существует пожелание с нашей стороны пакт сей всячески, как называется в определенных сферах на Земле (близких к нам, впрочем, – оборонных и чекистских), «легендировать». То есть сущность его по возможности для простого люда туманить – что граждане, решившиеся описать его, с успехом и делали. Ну помилуйте, какой там домик, увитый виноградом, и бесконечная жизнь с полюбовницей! Какая там погоня за Прекрасной Еленой! Нет, нет, все обстоит совсем не так.

– А как же?

– «А как» – я смогу рассказать тебе это, только если ты соглашение с нами подпишешь. Не могу же я тебе поведать детали без окончательной уверенности, что ты – мой. Но я еще раз повторяю: на самом деле все обстоит и гораздо проще, и приятней, и удобней, чем описано в книгах.

– Так все же – как?

– Значит, ты согласен? По рукам?

– Вот не думал, что я с самим Сатаной буду рукопожатиями обмениваться.

– Ой, оставь эту выспренность! «С самим Сатаной»! Называй меня лучше Люцифером – красивое имя. Итак? – и он вдруг запел – недурственным баритоном, но с пародийными, дурашливыми интонациями: «Давай пожмем друг другу руки, и в дальний путь на долгие года!»

– Боже! На что я решаюсь!

Его передернуло.

– Не упоминай при мне имя этого, так сказать, всемилостивого и всемогущего, врага моего номер один! Ты все-таки совсем с иными силами сделку заключаешь!

– Ах, извини.

– Твоя рука?!