Смерть Отморозка. Книга Вторая

Встречи с избирателями и телевизионные выступления Осинкин иногда заканчивал песней Окуджавы под гитару: «Возьмемся за руки друзья, чтоб не пропасть поодиночке». Пел он задушевно, приятным баритоном и грустно проникновенно улыбался. По этой песне в городе его уже узнавали. Женщины за сорок его обожали, пожилые тетки между собой ласково именовали «Олежкой».

Норов дал приказ агитаторам распространять прозвище «Олежка» в массах, а призыв «Вместе!» с восклицательным знаком он вынес в главный лозунг избирательной кампании Осинкина. Нанятые машины разъезжали по городу с надписью «Вместе!» на борту и через репродукторы ретранслировали песню Окуджавы в исполнении Осинкина. Всем без исключения это нравилось, даже Леньке.

Но самого Норова на самом деле тошнило и от лозунга «Вместе!», и от песни, которую он считал фальшивой и приторной. Желание «взяться за руки, чтобы не пропасть поодиночке», по его мнению, испытывали только ничтожества да трусы. Скопом, неразличимой толпой, бездарной серой массой, они топтали и казнили талантливых, ярких и сильных людей, которые всегда шли своим путем, в одиночку.

***

Допрос закончился только в начале первого. Он тянулся около трех часов, без перерыва, и к концу его все устали, особенно Анна. Притомился даже молчавший все время белобрысый Мишель, который все-таки притащил из гостиной стул и уселся в уголке. Один лишь Лансак оставался бодр. Ощущая себя ищейкой, он в охотничьем азарте, казалось, был готов допрашивать Норова хоть до вечера, однако сакральное значение обеда он понимал. Да и Норов, с беспокойством поглядывавший на Анну, настойчиво попросил его завершить беседу.

– Что ж, месье Норов, – неохотно проговорил Лансак, поднимаясь. – Я записал ваши ответы и передам их следователю. Думаю, он сам захочет с вами встретиться. Вы не собираетесь покидать Францию в ближайшие дни?

– Каким образом я могу это сделать в условиях карантина?

– Ну, какие-то рейсы, наверное, все же остались. Я слышал, посольства других стран эвакуируют своих граждан из Франции. А у вас, мадам Поль-янска, какие планы?

– Я еще не решила.

– Я бы попросил вас тоже задержаться, так, на всякий случай. Вдруг следователь захочет поговорить и с вами?

– Вот дубина! – вслух по-русски сказал Норов. – После просьбы жандарма остаться даже ангел сбежит.

– Улетит, – улыбнулась Анна слабой, утомленной улыбкой.

***

Рейтинг Осинкина рос медленнее, чем хотелось бы. Ленька был разочарован и, выдав первые полмиллиона, с последующими траншами тянул. У Норова быстро образовались долги перед типографиями, средствами массовой информации и сотрудниками штаба. Он несколько раз звонил Володе Коробейникову, напоминая о деньгах, но Володя, обычно деловой и четкий, на сей раз мямлил что-то невразумительное о занятости Леньки правительственными проектами и о временных финансовых сложностях. Было ясно, что Ленька приказал ему выкручиваться как угодно, но дополнительных средств не выделять.

Норов отловил по телефону самого Леньку и попытался объяснить ему, что если сейчас потерять темп, то кампанию можно будет сворачивать, потом ее уже не разгонишь. Однако Ленька пустился в пространные рассуждения о том, как он расспрашивал об Осинкине своих саратовских знакомых, и практически никто из них ничего о нем не слышал, и что даже Ленькина мама, в чью интуицию он, Ленька, свято верит, считает, что шансов у Олежки нет.

Норов с сарказмом заметил, что если Ленька в политике полагается на интуицию своей мамы, а не на мнение Норова, то может быть, ее и следует назначить начальником штаба? И пусть она выбирает кого сочтет нужным, хоть ленькиного папу, хоть самого Леньку. На этом разговор и закончился.

Деньги, между тем, нужны были позарез. Норов, нервничая, послал Дорошенко по бизнесменам, но тот вернулся ни с чем. Переступив через гордость, Норов поехал сам, но тоже без особого успеха, – в Олежку бизнесмены не верили. Некоторые, правда, готовы были немного раскошелиться – не под Осинкина, а под Норова, – но при этом выдвигали непомерные требования. Получалось все равно что брать у диких ростовщиков.

Осинкин был в курсе финансовых проблем. Возвращаясь после встреч поздно вечером в штаб, он обязательно заглядывал в кабинет Норова, и, хотя Норов старался держаться уверенно, по его озабоченному лицу было видно, что положение критическое. Осинкин опускался в кресло и подавленно молчал. Секретарша приносила им кофе – оба договорились отказаться от спиртного до конца кампании – и они глотали горький надоевший напиток, изредка обмениваясь короткими, ничего не значившими фразами. Все было ясно без слов: в этой войне они могли рассчитывать только друг на друга, надежных союзников у них не было.

Ольга тоже часто приезжала в штаб, шла к пиарщикам и агитаторам, старалась быть полезной, и иногда ей это удавалось. Поначалу она держалась весело, шутила, но безденежье придавило и ее. Ситуация ухудшалась, и первым дрогнул Дорошенко.

– Павел Александрович, а может, ну их, эти выборы, а? – неуверенно проговорил он однажды, когда они с Норовым были вдвоем. – Раз денег нет, зачем из кожи лезть?..