Смерть отца

– Чтобы спасти Германию и ее свободу, – пытается граф сделать выводы из своих упрощенных постулатов, – во имя возвращения Германии к истинному своему духу, наш долг уничтожить все политические партии и вернуть нашему народу его прямоту, самопожертвование и военное превосходство. – И звон чокающихся рюмок в руках юнкеров, как звук тяжелой печати под подписанным соглашением.

Священник – единственный, кто бодр и внимательно слушает. Он не пригубил никакого напитка и не прикоснулся к еде: лишь попробовав, отстранился. Взгляд его не сходит с красных от вина и разговоров лиц. Пламя от камина увеличивает на стенах оленьи головы и рога. Разговоры о политике, естественно приводят к воспоминаниям о войне. Часто вспоминается имя смелого капитана Эрхарда, который во главе своих подразделений ворвался в столицу, чтобы заставить республику капитулировать. С преклонением говорят об убийцах Вальтера Ратенау*, упоминают столкновения в послевоенные годы, направленные против республики. Все эти герои и столкновения, упоминаемые за столом, представляли некий идеал воинской силы, который был предан, и позорный режим Веймарской республики, нанес этой силе удар в спину. И тут развязались рты и сердца рассказами об агрессивных действиях, пошли анекдоты и песни из солдатской жизни. Пьяные слезы выступили на глазах юнкеров. От байки к байке, от песни к песне, вся эта ватага стала походить все больше и больше на пьяную компанию хулиганов, нападающих исподтишка, на банду, повязанную чувством мщения.

Глаза Гейнца и Эрвина прикрыты от потрясения всем услышанным, и веки как бы спасают их. Только священник Лихт в этой тайной хижине понимает с болезненной ясностью, куда он попал, и какой огонь идолопоклонства пылает в дебрях лесов Пруссии. Понятно ему, что он находится в окружении людей, которые потеряли все, что им дорого, и что они готовы в будущем уничтожить без всякой жалости свою жизнь и жизнь миллионов в попытке вернуть себе то, что, по сути, им никогда не принадлежало. Но в эти минуты лица их сбиты с толку, голоса их далеки, дым сигар густ и тяжел в этом комнате, обставленной полками с книгами. Фразы, исходящие из их уст туманны. И потому священнику воистину кажется, что он попал в какой-то воображаемый нереальный мир.

И это не более, чем один из ночных кошмаров, который также внезапно оборвется, как внезапно начался.

– Пора проснуться и убираться отсюда, – говорит священник Гейнцу и Эрвину.

Эрвин почти заснул. Гейнц в своих туманных мечтах был погружен в желание схватить ружье и показать им силу еврея. И далеко от его ясного сознания, в душе звучало слово – «как еврей, как еврей».

Граф Бодо встал со стола и подбросил в камин дрова, и это был знак охотникам встать и немного размять свои кости. Охотники встают, чтобы занять места на скамье, протянутой вдоль стен, свалиться на медвежью шкуру, рассеяться по комнатам. Около камина граф Эбергард поет со своими друзьями песни юности и времен войны, и никто не обращает внимания на троицу из Берлина.

– Подходящее время убраться отсюда, – толкает Гейнц под локоть Эрвина.

– Ты не очень-то слушал их, а, Эрвин? – спрашивает священник.

Эрвин смеется.

– Я достаточно их слушал. Человек не должен полностью бодрствовать, чтобы слышать голос судьбы.

«Как еврей, как еврей», – упрямо повторяет внутренний голос в душе Гейнца.

– Пошли отсюда, – и голос его жесток, – пора отсюда уходить.

Глава четырнадцатая

Облака покрывают туманный город. То ли погода ждет дождя, который рвется, но никак не может разразиться, то ли весеннее солнце пытается прорвать облака. Но нет ни дождя, ни солнца.

Александр смотрит в окно на небольшой переулок. Он снял комнату в южном Берлине, в районе чиновников и мелких торговцев. Окружение тихое, чистое и упорядоченное. Напротив, на дверях портного, прусский орел вцепился когтями в позолоченные буквы длинного двустишия:

Как умелое в твоих руках орудье,
Утюг никогда бастовать не будет.

Этот бедный район Александр выбрал, потому что здесь никто из его знакомых и товарищей не живет. С момента, как нога его ступила на землю Германии, он хотел уединиться со своими достаточно тривиальными мыслями, ущербность которых не давала ему покоя. Что-то тайное витало в атмосфере этой страны, угрожающее его честности и ясности его мысли.

Портной выходит из дверей и стоит под когтями орла. Лицо его сливается с сумраком и безмолвием пустой улицы. Редкие прохожие со свернутыми зонтиками в руках мелькают мимо окна. Женщина в широкополой черной шляпе ведет на кожаном поводке черного пуделя. Шерсть пуделя замысловато подстрижена, и на его шее красная лента. Тянет он свою хозяйку во все стороны и не хочет идти прямо. Хозяйка нагибается над ним и любовно его уговаривает. «Сколько любви между человеком и его собакой», – вздыхает Александр.