Смерть отца

– Кот в сапогах! – поднял его на смех Георг. Он ненавидел униформу и общества. Жидкие усики, которые Александр только начал отращивать, встали торчком. Сердито ощетинившись, смотрел с удивлением юрист старшекурсник на явного новичка, отпустившего реплику. Союз еврейских студентов был только в начале своего пути, и у каждого еврейского студента был гонор. И нельзя было легковесно отнестись даже к этой реплике и насмешке на лице ее произнесшего в отношении тех, кто провозглашал свое еврейство, словно держал в руках ключи от нового рая. То, что Георг был тоже евреем, не имело для него никакого значения. Из прусского городка он привез с собой высокие общечеловеческие идеи, обуревавшие его душу. В прусском городке улицы были прочерчены, как по линейке, и дома стояли по шеренге, как солдаты по стойке смирно, отдающие честь статуе кайзера на площади, и усачам, прогуливающимся по чистым улицам. Одна зеленая аллея прорезала городок в сторону реки, и старые липы с развесистыми кронами разносили аромат по всему городку. По субботам почтенные жители города прогуливались по ароматной аллее около темной реки. Обладатели усов шли впереди, постукивая тростями по асфальту аллеи, а за ними, отставая на шаг, шли обладательницы широкополых шляп с дорогими страусовыми перьями, покачивающимися от множества приветствий. И от них отставая на шаг, шли дети, чистенькие и воспитанные, одетые в белые матроски. Гордой поступью шагал отец Георга по зеленой аллее, несмотря на малый рост, выделяющееся брюшко и слегка опущенные плечи. Но усы его возносились над усами широкоплечих, обладающих сильным шагом мужчин.

Отец Георга был известным юристом, прокурором города, и все шляпы на зеленой аллее склонялись перед ним! Известен был, как строгий прокурор, не делающий никаких скидок в наказаниях. В душе он питал истинное отвращение к преступным наклонностям и отвергал все слепое и дикое в природе человека, не раз уводящей его с нравственного пути. И всякое преступление, и отклонение от морали он осуждал без всякого снисхождения. Жена же его, симпатичная и мягкая мать Георга, бывало, говорила своим приятным голосом:

– Понять все, значит простить, – и поглаживала волосы сына.

Мать Георга в молодости была певицей. Жительница большого города, она пошла за мужчиной с брюшком, в его городок с его скучными улицами и хмурыми людьми, одержимыми принципами. Была она мягкой, нежной, но с бурной душой. От шумной жизни искала она укрытие в богатом безопасном доме слишком строгого господина. Все сверкающие чистотой комнаты дома были полны колоратурными пассажами ее приятного голоса, любовью к любому живому страдающему существу, подругами, приезжающими к ней из большого города. Это были певицы, красивые и уродливые, молодые и в летах. Все они находили прибежище у нее в тяжелые минуты. И все занимались подростком – сыном хмурого господина и мягкой госпожи. Молодой певице, красавице Маргарет, Георг изливал свою горячую душу. Было ему тогда десять лет, и душа его, подобно душе его матери, полна была преткновений, потаенных уголков и какой-то безымянной смутной тоски. Маргарет была окутана тайнами. Когда упоминалось ее имя, хмурый господин и мягкая госпожа просили его выйти из комнаты и понижали голоса. Из этих шепотков он сделал вывод, что нечто тяжелое и непонятное случилось с красавицей Маргарет. Богатое его воображение ткало чудные рассказы вокруг красавицы и ее судьбы. Она была его первой любовью. Много часов они гуляли по аллее у темной реки, когда аллея была безлюдной, лучи солнца скользили по асфальту и витали на волнах реки. Воды становились прозрачными, цветистыми, и подгонялись ветром в неизвестные дали, и с ними маленькое трепещущее сердце Георга, замирающее рядом красавицей Маргарет, вместе с ним следящей за игрой волн, высветленных лучами солнца.

Однажды, в одну из таких счастливых минут, на цветущей аллее возникла странная фигура: высокий худой мужчина с бородой, спадающей ему на грудь. Одет он был в длинное пальто из черного шелка, из-под которого поблескивали черные сапоги. Из-под черной шляпы смотрело темное лицо, иссеченное морщинами. На спине его висел мешок, и подозрительно бегающие глаза смотрели по сторонам, пока не увидели рыжеволосую красавицу и, рядом с ней, подростка с сияющим лицом на берегу реки. Уже не первый раз Георг видел таких людей. Они прокрадывались через границу между Польшей и Германией, пересекали городок и исчезали в германских землях. Георг не придавал этим встречам никакого значения. Когда он случайно упоминал об этих встречах, отец замолкал, а мать опускала голову. Но в такой прекрасный день этот высокий черный мужчина упал тенью на зеленую аллею и рассердил маленького Георга. И когда мужчина прошел мимо них, забыл подросток всякие правила приличия, и плюнул.

– Как ты себя ведешь? – поразилась красавица Маргарет.

– Нехороший запах идет от этих, – покраснело лицо Георга.

– Эти, – мягко сказала Маргарет, – такие же евреи, как ты.

– Я не такой, как они, – оскорбился подросток, – если я еврей, то не такой.