Смерть отца

…Сын Артура Леви здесь, на пустынной улице, напротив пустующего дома семьи Александра. Это и вправду, скорее, похоже на сон. Артур и он были добрыми друзьями в первые годы их учебы в Берлинском университете. И до того дружны, что даже вместе сняли маленькую комнату в старом квартале города. Там они часто прогуливались перед домом, так, что знали наперечет все плиты тротуара, вбирающие звуки их шагов. Мечты у них были разные. Он уже тогда был пламенным сионистом, Артур – фанатичным немцем, мечтающим о справедливом обществе в великой Германии. Казалось, плиты тротуара под их ногами готовы были воспламениться от их жарких дискуссий. В разгар этих споров повел Александр Артура к выдающемуся профессору-историку Ойгену Тойблеру, который был сионистом и работал над тем, чтобы доказать близость сионистской идеи и германской культуры. Не помогло. Все, связанное с еврейством, было чуждо духу Артура. Спор становился все более острым и привел к тому, что пути их разошлись. Александр остался один в комнате, и долгое время улица казалась ему осиротевшей до того, что и он оставил ее, и перешел жить в маленький университетский городок. Там он встретился с Георгом. Но много лет мучил его разрыв с Артуром Леви. Больше такого друга он не встречал. С момента последнего приезда в Германию его не оставляла мысль об Артуре. Он бы тут же пошел с ним увидеться, если бы между ними не стояла их последняя неудачная встреча. Лицо Александра печалится. Он отбрасывает мысль об этой последней встрече. Сын Артура стоит сейчас перед ним, словно рука судьбы привела его сюда. Александра охватывает сильное желание продолжить тогдашнюю дискуссию с сыном Артура.

– Я отлично знал вашего отца в молодости. Мы были настоящими друзьями. Всегда я хотел привести его сюда, когда еще жизнь здесь била ключом. Но ваш отец так и не откликнулся на мое приглашение. Идемте со мной, уважаемый, я познакомлю вас немного с этим местом.

Узкий и темный коридор. Тяжелый, затхлый запах. Комнаты пусты, стены облуплены. Александр движется по комнатам так, будто они полны мебелью и души жильцов все еще дышат здесь. На кухонной плите груда песка. Кошка лежит около этой груды, и глаза ее светятся в сумраке. Рядом с умывальником медный ковш, позеленевший от времени. Как железный обруч, сжимает сгустившийся воздух виски Гейнца. Александр распахивает окно. Кошка шипит, оскаливая зубки, и убегает. Гейнц подходит к окну – вдохнуть свежий воздух.

– Основателем предприятия, – Александр показывает на пустынную улицу и пустые строения фабрики, – был Авраам Штерн, тот самый, чья карета первой гордо прокатила по «Еврейскому мосту». Много бед свалилось на семью Штерн, заставивших ее покинуть городок, где плавили металл, и приобрести латунную фабрику в песчаной Пруссии. Жена Авраама Штерна, красавица Фейга, умерла при родах первенца. Это был дед Габриеля Штерна, Авраам, он сильно любил Фейгу, не мог найти покоя своей душе после ее смерти до такой степени, что стали опасаться за его здоровье. Для него и купили жалкое латунное предприятие у реки, чтобы отвлечь его от снедающей тоски. И Авраам Штерн подавил в себе тоску и создал из маленькой фабрики огромное предприятие. Но величие Авраама Штерна, – продолжает Александр после паузы, – не в том, что он создал огромное предприятие, и не в успешной торговле, составившей ему состояние. Величие его в том, что он создал здесь, в центре протестантской Пруссии глубоко религиозную еврейскую общину. Господин Леви, здесь, на латунном предприятии около реки Шпрее, жизнь велась по еврейскому календарю еще в дни отца Габриеля.

Александр не спускает изучающего взгляда с Гейнца, так что тому становится неловко.

– Место это странное. Я удивляюсь всему, что здесь вижу и слышу. Эта фабрика совсем прекратила работу? – Указывает Гейнц на здание старой фабрики.

– Да, господин Леви. Старая фабрика была оставлена после Мировой войны. В здании располагалась большая акционерная компания. Это была та цена, которую заплатил отец Габриеля за новые порядки на германском рынке. Война нанесла большой ущерб литейным предприятиям. Источники сырья за пределами страны, принадлежавшие семье Штерн, были потеряны. Победители наложили огромные ограничения именно на металлургическую промышленность. Отец Габриеля, человек умный и расчетливый, обладавший тонким нюхом к изменениям времени, сразу же понял, что среднему предприятию не выжить после войны. Оставил старые традиции, превратил предприятие в акционерное общество и присоединился к большому картелю по производству латуни.

– Мой дед мне много рассказывал об отце Габриеля. Он его хорошо знал. – Говорит Гейнц, и голос его хрипнет.

– Ах, отец Габриеля, – посмеивается Александр, – здесь он каждое утро выезжал на белом коне, человек гордый, строгий и любимый людьми. Педантично исполнял все заповеди. В конторе работали только евреи. В четыре часа дня он вставал со стула и обращался к сотрудникам: «Теперь, господа, прекратите работу, встанем на дневную молитву». Он был гордым евреем, отец Габриеля.