Смерть отца

– Маму я встретил, когда ей было восемнадцать лет, и были у нее две черные длинные косы. Это было в городке Кротошин около польской границы. Я туда был послан на службу в армию кайзера. Дома в том городке были такими низкими, что туда можно было зайти через окно, как в дверь. Мостовая была только на одной улице, а по остальным вольно гуляли куры, и свиньи валялись в навозе. Мама жила в таком доме, маленьком и низком. Отец ее, твой дед, был торговцем каштанов. В трудные годы собирал ветошь и ржавое железо. Стоял он около своего низкого дома в длинном черном капоте, и по сторонам головы висели длинные пейсы…

Тишина в комнате до того глубока, что, кажется, сама ночь прислушивается к негромкому печальному голосу Леви.

– В этом низком доме у каштанов ты познакомился с мамой? – шепчет Иоанна.

– Не около каштанов, детка. Твою маму я впервые увидел на одной из грязных улиц. Она была окружена стаей гусей, которые вытягивали шеи в ее сторону и грозили ее заклевать, а я пришел ей на помощь…

Леви улыбается. Его серые обычно хмурые глаза, сейчас, покоясь на лице Иоанны, очень добры и мягки.

– Ну, а потом что было?

– Потом я кружился по этим грязным улицам и искал девушку с длинными черными косами. Пока в один день не зашел в ее дом и нашел ее у входа. Рукава у нее были закатаны, и длинные косы висели над ведром воды. Мама мыла пол в коридоре.

– А потом, отец, что было потом? – старается Иоанна заставить отца, прервавшего рассказ, продолжить Леви гладит волосы дочери.

– И тогда я спросил ее, хочет ли она быть моей женой?

– Как романтично! – вскидывается Иоанна, и Леви громко смеется. И кажется Иоанне, что никогда не слышала таким смеющимся отца. Сеть морщинок напрягается вокруг его глаз и подрагивает от смеха.

– Отец, – Иоанна сидит в постели и радуется вместе с отцом, – а что произошло с дедом в длинном капоте? Почему я никогда не видела этого деда?

– Детка, – лицо отца становится серьезным, и он говорит как бы впопыхах, – об этом я расскажу тебе другой раз. Час поздний, и тебе пора спать и выздоравливать.

– Отец, я уже здорова.

– Иоанна, – говорит господин после того, как посмотрел на нее задумчиво, – мне бы хотелось ускорить нашу поездку к Альфреду. Может, поедешь со мной послезавтра в дяде?

– Правда? Прекрасно! А школа?

– А-а, школа, – отмахивается Леви шутливым, почти детским, жестом, – ничего не произойдет, если ты не посетишь школу несколько дней. Это будет оздоровительная поездка.

– Вправду, отец, у меня срочное дело к дяде Альфреду.

– Я знаю, из-за доктора Герцля.

– Нет, не только по поводу доктора Герцля, – прижимает Иоанна к животу книжку «графа Кокса.

– А, так? – улыбается Леви и гасит ночник.

Рука, погладившая ее лицо, приносит покой. Веки Иоанны закрываются.

Бледный полумесяц стоит сейчас прямо напротив окна и заглядывает в ее спящее лицо. Она дышит глубоко и быстро.

Глава одиннадцатая

Весеннее солнце сеет множество теней. По небесной глубине проплывают облака, оставляя на тротуарах длинные полосы света. Дети, бегущие в школу, развлекаются, прыгая по этим полосам, длинным и коротким, танцуют по ним, как клоуны из тени на свет и обратно. Когда облака закрывают солнце, проносится по городу резкий порыв холодного ветра, и массы людей, кружащихся по улицам, испытывают внезапный испуг. Весенний ветер пригибает ветви лип к скамье, у которой в этот час скопилось много народа. Безработные стучат картами по ветхим доскам скамьи и между лип шатаются тряпичники. Киоск Отто закрыт. Отто не вышел утром стоять на страже у портрета улыбающегося Тельмана. Его отсутствие вызывает удивление у многих в переулке, и часть из них принимает это как явный непорядок. Мать Хейни наблюдает из окна. Многие выходяи в переулок раньше обычного. Тут, и красавец Оскар, и «порхающий» Густав, который успел навестить Клотильду Буш и привел с собой от нее уродливого Вилли и нескольких ее друзей – Гарри-акробата, широкогрудого Руди и цыгана Гельмута. Все они стоят у закрытого киоска Отто, глядят в глубину переулка и кого-то ждут. Ганс Папир выносит клетки наружу, и стоит перед своим подвалом, между чирикающими в клетках птицами. Когда проходит мимо него девушка, он тянет за ней голову и кричит ей вслед:

– Куклочка-пухлочка!

Девушка смеется, что и надо Гансу. Голова его перевязана белым бинтом. Синяки на его узком лобике остались на память о драке, которая вспыхнула в ту ночь из-за куплетиста-еврея. Потому с появлением Ганса Папира, все тут же окружают его. Жители переулка жаждут узнать о том, что произошло ночью.

– Получил дыру в голове…

– Это было тогда, когда куплетист закончил петь куплет. Верно, Ганс?

– Нет, – старается Ганс уточнить, – не тогда, когда он кончил петь. Просто вскочил один из посетителей, считая этот куплет оскорблением, и затеял драку.