Смерть отца

– Чепуха! – сердится горбун, ставший верным спутником Ганса Папира и хранителем его забинтованной головы, – будь более осторожным в своих словах, всякая неточность может дорого тебе обойтись. Драку затеял не посетитель, а еврей. Этот парень тут же выхватил их кармана пистолет и выстрелил в сторону присутствующих.

– Ну, а ты? – спрашивает старый плотник Франц. – Какие у тебя были дела в ресторане? Что ты вдруг стал посещать дорогие рестораны? А-а, Ганс Папир? Кто тебя в этот ресторан привел?

– Этого я не знаю, – заикается Ганс Папир, – я шел с Куно на выступление боксеров, и вдруг…

– Чего тебе столько объяснять? Каждый тянет тебя за язык, а ты рад стараться, – выговаривает ему горбун, – это что, дело Франца?

– Нам что, запрещено заходить в богатые рестораны? – визжит Эльза. – Только евреям разрешено?

– Да, не хочу я с вами иметь дело, – говорит старый Франц и уходит.

Тут в переулке возникают косоглазый и мужичок в кепке с шарманкой. Дело их расширяется. Они приобрели обезьяну по имени «маленький Джико», начинающую танцевать при звуках музыки. Шарманка наигрывает мелодию, и владелец кепки поет о девушке с добрым сердцем, которая любила сладости, и юноша дарил ей уйму этих сладостей, но она с горечью пела: «Родина, ой, родина моя, когда же мы снова встретимся?»

Около трактира стоит сын трактирщика Фриц со своей ватагой. Несмотря на то, что им уже по шестнадцать лет, работы у них нет. Шатаются они без дела по улицам Берлина.

– Парни, – обращается к ним горбун Куно, – что вы тут стоите? Руки в бока, и каждый привязан к ночному горшку. Военного воспитания вам не хватает, которое делает мужчину мужчиной. Марши и строевая служба. Такие парни, как вы, созданы для военной формы. А вы ходите в тряпках, которые скрывают всю вашу мужественность. Мундиры, парни. Германские мундиры сделают вас мужчинами. Каков герб вашего города?

– Медведь, – говорит Фриц – что ты тут болтаешь, так, что рот у тебя уже обтрепался от бесконечного трепа. Символ Берлина – медведь.

– Ну, а цвет у медведя каков?

– Коричневый, – отвечает один из парней, – к чему этот вопрос?

– В этом то и дело! – восклицает горбун. – Цвет нашего медведя коричневый. Запомните, парни, коричневый цвет.

– Коричневый, – хлопает Фриц горбуна по плечу, – конечно же, коричневый.

На витрине трактира, рядом с розовыми телесами жирной Берты, – голова свиньи. Петрушка растет из ее пасти, а в ухе – ломтик лимона. Трактирщик Бруно стоит у входа и точит большой нож. Рядом с ним – Флора со своими подружками.

– Спала в одной кровати с псом, – рассказывает Флора о ком-то, – и теперь у нее в животе завелся червь, который съел ей половину печени.

Косоглазый на тротуаре продолжает вертеть шарманку.

«Ох, – наигрывает шарманка, – пришел лейтенант гвардии и пригласил на маскарад даму, большую лакомку. И пошла, девица, но в душе продолжала рыдать: «О, сладкая моя родина, увидимся ли мы еще…»

У входа в мясную лавку стоит Саул и дожидается своего друга Отто. Еще вчера стало ему известно, почему не открылся киоск Отто.

– Все уезжают, – бормочет он с печалью в голосе.

Дом Леви совсем опустел. Иоанна сегодня уезжает с отцом к дяде Альфреду, а сейчас и Отто собирается оставить город. Отто, который со времен Мировой войны, когда поехал привезти свою Мину из песков Пруссии, даже ни на один день не оставлял Берлина, выезжает сегодня с делегацией берлинских рабочих в Силезию, участвовать в похоронах убитых рабочих.

Переулок заполняется людьми. Раскрываются окна, и многие прислушиваются к мелодии:

От долгих танцев она устала,
И в своей постели уже засыпала,
Но пришел лейтенант, полный сил,
И ее невинности лишил.
И вскричала она…

Посреди строки обрывается мелодия. Косоглазый перестал вертеть шарманку и тащит на цепи обезьянку Джико. Рот Флоры закрылся. Неожиданно около Ганса Папира возникла толстая госпожа Шенке, словно все утро ожидала этой минуты. По тротуару идут Отто и Мина. Вид Отто сегодня невероятно странный. Даже Саул моргает глазами. Мина извлекла из комода черный костюм, который достался ей по наследству от отца и был свадебным костюмом Отто. Вчера она его долго чистила черным кофе, так что заблестела старая ткань печальным серым цветом. Мина не согласилась, чтобы Отто поехал в то село в Силезии в своей потрепанной кепке. Ни за что! И теперь круглый черный котелок непривычно украшает голову Отто. И даже узкие черные брюки купили вчера к поездке Отто. И он подчинился с большой радостью указаниям Мины. Не было вещи, которую он не сделал, чтобы достойно почтить память убитых товарищей.

– Отто! – идет шепоток. – Отто без кепки, как сосиска без горчицы.

– Отто. – смеется Эльза, стоя рядом с Саулом, – Отто в узких брюках, как девственница на костылях.

Саул смотрит на нее с презрением. Дружба его с Эльзой давно закончилась.

– Саул, – кричит госпожа Гольдшмит из лавки, – почему ты еще стоишь здесь? Что ты здесь потерял, а? Уроки уже начались.