По узкой улочке Саул приходит к восточному порту на Шпрее. Длинные грузовые корабли, загруженные углем, плывут по реке. Подъемные краны разгружают грузовики с углем, горы которого вырастают на набережной. На мосту множество безработных, часть из них смотрит в воду, и отражение домов и людей колышется на поверхности волн, словно целый город погрузился в воды реки. А на набережной люди играют в карты, бросают кости, присоединяются к суматохе, подобной маскараду.
Время полдня. Запахи еды разносятся из открытых окон домов до самого порта. Продавец сосисок тянет тележку и соблазняет в голос:
– Сосиски! Сосиски-и-и!
– Горячая сосиска сейчас, – мечтательно произносит один из безработных, сидящих на тротуаре, – это дело, говорю я вам, – и втягивает носом запахи.
– Давай! – обрывает голос его мечты. – И кубик катится по тротуару.
Со стального моста и огромной и шумной площади Александра – Александрплац, совсем близко к переулкам. Тут Саулу все знакомо. Сидит он, слегка усталый, на широких ступенях городского управления труда, огромного здания, стоящего у входа в переулок. Женщины с детьми на руках, мужчины, сидят и стоят в ожидании какой-либо подвернувшейся работы. «Политика запрещена в государственных учреждениях! Запрещено наклеивать плакаты на стенах государственных учреждений!» – гласят два объявления на воротах здания.
Стекольщик Карло тоже сидит на ступенях. Саул хорошо его знает. Три темных двора надо пройти, чтобы оказаться у дома стекольщика. Четыре малыша крутятся на полу маленькой комнаты, между ногами деда Карло и его сына Арны. Жена Карло давно покоится в раю. Несчастная жена сына сбежала, спасая душу, и оставила четырех малых деток на руках старого Карло. На сына его нельзя положиться. Арна всегда пьян, и постепенно низводит себя в преисподнюю.
– Иногда – говорит Карло, – находят работу для старого стекольщика.
– Нет, – говорит Саул, – при этой власти нет, и не будет работы. Только если здесь все изменится, будет работа. Карло, вы голосуете за коммунистов?
– Да, – качает лысой головой Карло, – может, они здесь все изменят. Ты знаешь, мальчик, про эти объединения, которые организуются сейчас из-за безработицы? Молодые, у которых нет ни жилья, ни заработка, снимают вместе одно жилье, живут одной кассой и делами, о которых лучше помалкивать. Что делать, каждый человек хочет жить.
– Знаком я с этими делами, Карло, – поддерживает Саул разговор.
– Да, мальчик, да кто с ними не знаком. К ним, в отряды, идут парни. Каждый из них здоров, как бык.
– Куда? – вскрикивает Саул. – Куда, Карло? Берут силой? Полиция?
– Ай, ай, ай, мальчик. Причем тут полиция? Зачем силой? Убеждают их идти, обещают работу, обмундирование и питание. И многие идут.
– Карло, вы говорите о нацистах?
– Конечно, о нацистах, мальчик, штурмовиках. Мобилизуют их. Видишь, мальчик, для молодых людей есть работа в эти дни.
– Карло, Карло, вы ведь не хотите сказать этим, что…
– Нет, нет, – плюет Карло, – ничего я сказать не хочу. Ничего я не сказал. – Старый Карло встает и уходит.
По улице идет старая Клара по кличке «ястреб», данной ей жильцами переулка за ее занятие – обмывать мертвецов. Голова ее всегда слегка трясется, и, кажется, длинный ее нос охотится за чем-то, находящимся рядом. Клара ужасно любит совать свой нос в людские дела. Нет ничего, что неизвестно ее острому глазу, и чтобы этот глаз немного закрыть, кладут люди около нее продукты и одежду. В руках ее всегда большая старая кожаная сумка, и она прогуливается с женщинами по переулкам, чтобы пополнить свои знания новостями. Горячая волна проходит по телу Саула при виде проходящих мимо него баб. В последний год жизнь Саула стала нелегкой. Какое-то беспокойство охватывает его при виде девушек и женщин. Иногда ночью какой-то сильный толчок поднимает его с постели и тянет в переулок, в темные его дворы. Люди прижимаются к стенам домов. Шепот доносится со ступенек, от серых стен, со скамьи, из-под лип, – со всех сторон тот же возбуждающий шепот, наполняющий переулок не дающими покоя тайнами. Саул прислушивается, кровь стучит у него в висках, и в голове вертятся какие-то неясные мечтания. Саулу хочется иметь подругу. Но не такую, как Иоанна, с которой нельзя говорить обо всех, таких мучительных для него, вещах.
– Я не люблю говорить о таких вещах, это сжимает мне здесь, – и она показывает на свое горло. Нет, Иоанна – странная и непонятная девочка.