Смерть пахнет сандалом

Подождем немного, и полагаю, что начальник уезда Гаоми Цянь Дин, начальник Цянь, сам явится приглашать меня к себе. Не по своему желанию, а по приказу прибывшего из провинции его превосходительства Юаня. Твой отец с его превосходительством Юанем неоднократно пересекался, однажды выполнял для него работу, выполнил прекрасно, незаурядно, его превосходительство Юань был очень рад, пожаловал мне коробку жареной плетенки с коноплей с восемнадцатой улицы в Тяньцзине. Думаешь твой отец, всего полгода назад как вернувшийся, просто так из дома не выходит, ни с кем не общается? В твоих глазах какой-то замшелый пень. На самом деле твой отец все понимает, только притворяется дурачком. В душе у него высоко подвешено зеркало, и весь мир освещен, как на ладони. А ты, сноха, человек одаренный, как говорится, воруешь кур и ищешь собак, твои тайные любовные делишки тоже не прошли мимо моих глаз. Сынок бессилен, ничего удивительного, что красный абрикос свесился через стену. Ты женщина, к тому же молодая. Если молодуха ненасытная, то порока здесь нет. Отец твой родной – смутьян, навел шуму на всю округу, теперь в тюрьме, я все знаю. Он у немцев на счету как опасный преступник, так что ни уезд Гаоми, ни провинция Шаньдун не возьмут на себя ответственность отпустить его. Отец твой обречен. Юань Шикай, его превосходительство Юань – человек безжалостный, для него убить человека все равно что клопа раздавить. Сейчас он популярен в глазах иностранцев, даже нынешней императрице приходится доверяться ему, чтобы навести порядок. Я предполагаю, что он непременно устроит большое представление из лишения твоего отца жизни, чтобы его увидели не только немцы, но и весь народ уезда Гаоми и провинции Шаньдун. Чтобы они стали действительно покорными, а не разбойниками, убийцами и поджигателями. Немцы строят железную дорогу, императорский двор все с ними согласовал. Вот и остается один вопрос: как быть с твоим отцом? Он, что называется, плотник с надетой кангой[50]. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Не говоря уже о том, что ты не спасешь его, не спасти его и начальнику Цяню. Сынок, нам с тобой выпала благоприятная возможность появиться в обществе. Твой отец изначально собирался уйти от дел, скрыться под чужим именем, тупо умереть на родине своей смертью, но Правитель Небесный не согласился. Сегодня утром эти руки вдруг запылали и зачесались, и твой отец понял, что дела наши не закончены. На то воля Неба, от нее не уйдешь. Тебе, невестка, не надо ни плакать, ни досадовать. Я получил величайшее благодеяние от нынешней императрицы, не смею оказаться виноватым перед императорским двором. Я не буду убивать твоего отца, на это есть другие. Лучше было бы мне лишить его жизни, нежели поручать это каким-то дилетантам-недоучкам, этим «трехлапым кошкам». Как говорится, «кровь гуще, чем вода». Я могу пустить в ход все накопленное мастерство, чтобы его казнь прогремела как следует, чтобы и после смерти его славное имя вошло в историю. Сынок, твой отец еще хочет поправить вывеску над твоим домом, чтобы открыть глаза на истину всем соседям справа и слева от нас. Разве они нас не презирают? Вот и хорошо! Мы им и покажем, что работа палача – тоже вполне себе искусство. Этим искусством добрый человек не занимается, а плохой с ним и не справится. Это ремесло показывает состояние духа императорского двора. Если оно процветает, то императорский двор тоже переживает расцвет; приходит в запустение – существование императорского двора тоже подходит к концу.

Пока паланкин начальника Цяня еще не прибыл, сынок, отец расскажет тебе о делах нашей семьи. Если сегодня не расскажу, потом, боюсь, свободного времени не будет.

3

В год, когда твоему отцу исполнилось десять лет, дед твой заболел холерой. Утром заболел, а в полдень умер. Тогда по всему уезду Гаоми умирали в каждом доме, отовсюду слышался плач над покойниками. Соседи друг на друга внимания не обращали. Твой покойник, ты и хорони. Выругавшись вдоволь, мы с твоей бабушкой оттащили деда, как дохлого пса, на общее кладбище для неимущих и кое-как засыпали его там. Не успели мы повернуть обратно, как примчалась стая диких собак и раскопала мертвое тело деда. Я поднял кирпич и изо всех сил швырнул в них. Собаки уставились на меня кроваво-красными глазами, оскалив белые клыки и пронзительно завывая. Они жрали мертвецов, измазанные с головы до ног, одна на другой, каждая свирепая, как маленький тигр, ужас один. Твоя бабушка потянула меня прочь со словами:

– Сынок, здесь не только твой отец, пусть жрут!

Я понимал, что человеку со стаей бешеных собак не справиться, остается лишь отступить, глядя, как одни рвут на нем одежду, другие впиваются в кожу и плоть, третьи рвут на части внутренности, четвертые грызут кости.