Смерть парфюмера

— Анфлераж используется для получения из цветов пахучих эфирных масел. — Сесиль взяла в руки лист стекла в деревянной раме. — При холодном анфлераже эти панели покрывают жиром, а между ними прокладывают лепестки цветов. Жир поглощает эфирные масла из лепестков в течение нескольких дней. Процесс повторяется, пока жир не впитает достаточное количество масел.

— Понимаю, — сказала я. — Очень, очень интересно.

— Я тоже всегда так думала, — согласилась Сесиль, и в уголках ее губ мелькнула улыбка. — На самом деле первую попытку я предприняла много лет назад. Еще девочкой я видела, как этот процесс происходит на фабриках отца и в его домашней лаборатории. Он делал для себя лавандовую помаду для волос, которой всегда пользовался, меня заворожил этот процесс, и очень захотелось провести его самой. Лет в десять я нашла в садовом сарае старые оконные рамы, намазала их остатками жира, которые стащила с кухни, сорвала у мамы в саду несколько роз, а потом на пару-тройку дней придавила все кирпичами. К сожалению, мне не хватило техники. Жир прогорк, и цветы сгнили. В результате помада получилась чрезвычайно вонючей, как вы, наверное, можете представить.

Мы посмеялись, и я поняла, что эти воспоминания ей очень дороги.

— Я все-таки сложила ее в банку, — продолжила она. — Мама с благодарностью приняла подарок, а отец повел меня в сарай и показал, что я сделала не так. — Ее улыбка погасла, а в глазах появилась грусть. — Все свои знания о парфюмерии я почерпнула от отца, а все, чтобы стать достойной женщиной, — от матери.

— Наверное, они были вам очень дороги.

Она кивнула:

— Мама была очень красивой женщиной.

В ее словах слышалась недосказанность, и я принялась гадать, думает ли она о Берил, сравнивая молодую женщину, вышедшую замуж за отца, с женщиной, что ее вырастила.

Наступившую в лаборатории тишину внезапно нарушил звонок телефона.

— Мы поставили его сюда ради удобства, но иногда он раздражает, — заметила Сесиль, снимая трубку.

— Да? — Пару секунд она слушала, а потом посмотрела на запястье. Поскольку Сесиль не так много значения придавала внешнему виду, она носила единственное украшение — часы. Разумеется, они были отделаны бриллиантами и изумрудами. Демонстрируя огромное богатство и приземленный практицизм, они идеально шли Сесиль Беланже.

— Очень хорошо, — ответила она. — Прошу меня извинить, мадам Эймс. Боюсь, я потеряла чувство времени. Для создания вашего персонального аромата нам необходимо пообщаться гораздо больше. Мне нужно поближе узнать вас, прежде чем я определю, что именно подойдет вам лучше всего. К сожалению, сегодня днем у меня еще одно дело.

Я вспомнила слова мадам Нанетт. На этот день назначено оглашение завещания.

— Возможно, мы могли бы договориться о новой встрече? — спросила я.

— Да… — Похоже, Сесиль немного замялась, а потом вдруг сказала: — Позвольте пригласить вас завтра с супругом на ужин.

Я не могла не удивиться подобному приглашению. Это было скорее светское мероприятие, нежели деловое общение. Мне показалось, что сегодня днем она, возможно, прониклась ко мне некой симпатией. Я была уверена, что знаю ее лучше, чем раньше.

— С огромным удовольствием, — ответила я.

— Прекрасно, — улыбнулась она. — Буду с нетерпением ждать.

Я испытала чувство вины. Я сблизилась с Сесиль Беланже под ложным предлогом и теперь ощутила: наше общение, которое могло перерасти в искреннюю дружбу, испорчено моим двуличием. Разумеется, существовала вероятность того, что убийца — это Сесиль, и в этом случае мне уж точно не следовало чувствовать себя виноватой.

Мы покинули сад и вошли в дом. Как только мы оказались в вестибюле, Антуан появился из унаследованного от отца кабинета, откуда во время приема я услышала их разговор.

— Сесиль, можно тебя на пару слов?

— Да, после того как я провожу мадам Эймс.

— Я сама смогу выйти, — заверила я. В конце концов, до двери оставалось несколько шагов.

— Хорошо, — сказала она. — Всего наилучшего, и до встречи завтра вечером.

— Да. Буду ждать с нетерпением.

Кивнув мне на прощание, Антуан жестом пригласил ее в кабинет и прошел за ней, закрыв дверь. Как мне ни хотелось прижаться ухом к замочной скважине, воспитание взяло верх, и я развернулась, чтобы уйти.

Но, похоже, я не упустила возможность что-то подслушать, поскольку не успела я дойти до входной двери, как из гостиной раздались голоса, и я явственно разобрала разговор:

— Какой дивный букет. А ты сама прямо-таки цветешь.

— Благодарю вас, — последовал робкий ответ.

Я узнала, чьи это голоса. Они принадлежали Берил и Мишелю Беланже. Похоже, Мишель только что приехал и столкнулся в гостиной с Берил, ставящей в вазу садовые розы. Что-то в их диалоге заставило меня остановиться. Похоже, разговор у них был более чем дружеский. И его следующие слова это подтвердили:

— Никто бы и не подумал, что ты недавно овдовела. — В его тоне слышались шутливые, почти насмешливые нотки. — Не сомневаюсь, что ты найдешь утешение в своем горе.

— Я бы не хотела слышать такое от тебя, Мишель. — Голос у нее был напряженный, почти расстроенный.

Мишель рассмеялся: