Смерть пчеловода

И тем не менее всегда присутствует некая солидарность товарищей по несчастью, всегда кто-то обещает кликнуть, если сестра вызовет тебя именно в ту минуту, когда ты вышел в туалет покурить. Или, может быть, я имею в виду, что они должны протестовать против самой боли, не позволяя себе с нею примириться? Пролетарии боли, соединяйтесь!

(Желтый блокнот, I:5)

* * *

WAS MICH NICHT UMBRINGT, MACHT MICH STÄRKER. —

ТО, ЧТО НЕ УБИВАЕТ МЕНЯ, ДЕЛАЕТ МЕНЯ СИЛЬНЕЕ.

(Фридрих Ницше, немецкий философ, 1844–1900)

(Желтый блокнот, I:6)

* * *

Февраль 1975 г.

Потребительская лавка — 375,40

Сахар — 42,90

Табак — 32,50

Гвозди и накладки — 16,00

Визит к врачу — 7,00

Нефть и бензин — 75,00

___________

Итого расходов — 548,80

Союз пчеловодства, бонус + 16, —

Потребительская лавка, мед + 255, —

Больничная касса +304, —

Починка насоса для Сундблада + 50, —

___________

Февральские поступления (брутто) + 625, —

Прибыль 76, —

(Желтый блокнот, I:7)

* * *

Когда наконец пришло письмо из Вестеросской региональной больницы, я не стал его вскрывать, а отложил в сторону, просмотрел газеты и журналы, взглянул на счета, сообразил, что денег не хватит и в этом месяце мне их не оплатить, потом кликнул собаку и отправился на воздух — самое время как следует прогуляться.

Был славный серенький февральский день, холодноватый, зато не слишком влажный, и окрестный пейзаж выглядел как карандашный набросок. Не знаю, чем он мне так по душе, ведь природа здесь суровая, скудная, и все же я никогда не устаю бродить по этим местам, где провел немалую часть своей жизни.

Пока был женат, я жил в Трюммельсберге, а по школам ездил на машине, школ я за эти годы сменил несколько. Так как у меня есть не только диплом учителя средней школы, но и диплом преподавателя ручного труда, в последние годы, когда школы без конца объединяли то так, то этак, я имел достаточно свободный выбор. И преподавал почти исключительно ручной труд. Классы, на мой взгляд, стали великоваты, но мне это обеспечивало хорошую нагрузку.

После развода я переехал сюда, забрался, можно сказать, в глубинку и сразу же отказался от учительства. Денег так или иначе не оставалось, все уходило на текущие расходы, и тогда я попросту бросил их зарабатывать и вместо этого завел три десятка пчелиных семей.

К моему удивлению, оказалось, такой образ жизни ничуть не хуже прежнего. Сложности возникают, только когда мне нужно куда-нибудь отлучиться, как вот сейчас, в больницу.

Когда наконец пришло письмо из региональной больницы, я просто отложил его и отправился на прогулку. Я был совершенно спокоен и по пути пристально разглядывал голые деревья. Эти голые ветви на фоне свинцово-серого неба завораживают меня. Словно письмена неведомого языка, которые пытаются что-то сообщить.

По правде сказать, вся округа с запертыми на засовы летними домиками, заснеженными садами и вытащенными на берег лодками выглядит сейчас куда красивее, чем летом. Летом здесь полным-полно людей, со многими я за эти годы успел свести знакомство, иногда меня даже приглашают поиграть в карты, выпить на веранде бокальчик вина — и это очень приятно. Я же вовсе не бирюк какой-нибудь. Но сейчас, сейчас все здесь дышит подлинной жизнью. Плохая ли, хорошая ли, одинокая или благородная — это моя подлинная жизнь. И вот теперь что-то превосходящее силой и меня, и любые суды, и правительства, и власти пытается отнять ее у меня.

Это несправедливо.

Когда я обошел весь мыс и вдобавок спугнул лосиное семейство, которое, принюхиваясь, стояло на лугу прямо за брюслинговским сараем, мысли мои до известной степени оформились.

Либо в письме написано, что ничего опасного нет. Либо же — что у меня рак и я умру. И скорее всего, именно так там и написано.

Самое разумное — вообще не вскрывать его, ведь пока оно не распечатано, остается некоторая надежда.

А надежда даст мне хоть какую-то свободу действий. Небольшую, конечно, потому что болеть от этого не перестанет, но боль будет в высшей степени собирательная, не напоминающая о чем-то конкретном, я включу ее в свою жизнь — почему бы и нет? Ведь с множеством разных других вещей мне удалось справиться.

Когда наконец пришло письмо, я отправился на прогулку и обошел с собакой весь мыс, а вернувшись, решил ни в коем случае не вскрывать это письмо.

Оно лежало в кухне, на цветастой скатерти возле тарелок с ленчем, а за окном между тем, как всегда, суетились в кормушке птицы и еще потеплело, даже с крыши капало.