Смерть пиявкам!

— Ну не флоры же! Вот интересно, к кому они относятся — к земноводным, пресмыкающимся или вообще к моллюскам? Нет, не к моллюскам, это точно. Тогда, может, к червям? Черви ведь разные бывают. Или к насекомым?

— Насекомые летают.

— Смотря по обстоятельствам. Даже бабочки в виде гусениц ползают.

— А разве бабочка — насекомое?

— Холера, не поручусь… Но думаю, насекомое. А вот комар…

— Ты когда-нибудь видела гусеницу комара?

— Нет, а ты?

— Тоже нет.

— Слушай, ведь мы же не назюзюкались, правда? О чем же мы тут треплемся?

— О взглядах на характеры людей, — немного ядовито напомнила я. — И мы не назюзюкались, трезвые как свиньи и сейчас докажем это, разрешив проблему с пиявками. Вот скажи, чего у них наверняка нет?

Лялька так вся и всколыхнулась.

— Ну знаешь, ты таким голосом спросила… прямо как в школе. Наверняка у них нет ног. И скорлупы. Сама сказала — они не моллюски.

— Если говорить о внутренних органах, так у меня сомнения насчет сердца…

— Сердце! Точно, нет у них сердца! Безжалостно высасывают…

— Стоп! Я имела в виду орган как таковой, а не чувства.

Лялька упорствовала:

— Чувства я решительно исключаю. И пожалуй, мозга тоже нет. Хотя сомневаюсь…

— Я сомневаюсь также насчет печени, почек, селезенки и легких, — поддержала я. — Впрочем, насчет легких не уверена, мне и жабры не подходят. Желудок… о, вот! Она вся состоит из огромного рта и потом сразу кишечник, у нее и головы-то нет, один рот и кишечник, на конце которого дырка, через которую удаляется переваренная этим паразитом кровь. Да, правильно. Они кровососущие паразиты, вот кто такие пиявки!

— Так, говоришь, она вся состоит из пищеварительного органа, как змея из хвоста?

— Верно! У них есть пищеварительная система, а больше ничего нет.

— В это поверю, а что касается разных чувств — куда уж им. Наверняка нет у них моральной твердости… да и не только моральной…

Я во все глаза уставилась на Ляльку.

— Да ты не только не пьяная, но и очень умная! Твердости в них ни на грош. Потому что они беспозвоночные! И сдается мне, они каким-то боком относятся к плоским червям… Так?

Лялька охотно согласилась и предложила:

— Давай вернемся к началу. Сама удивляюсь, что я его так хорошо запомнила. Итак, пиявки тебе кажутся омерзительными…

— Ну да. И в эстетическом плане, и по части общения. Они паразиты. Не могут существовать без того, чтобы не сосать у кого-нибудь кровь.

— Ты вроде бы собиралась поговорить о людях, — напомнила Лялька.

— Вот и приступаю. К черту пиявки. Хотя из всех паразитов они самые мерзкие с виду, я собиралась обсудить других паразитов. Ведь некоторые очень даже привлекательны внешне. Взять хотя бы омелу. Или лианы. Но я не стала затрагивать омелу, ее паразитизм не всякий поймет, а вот пиявки всем понятны. А омелу редко кому…

— Допустим, я из редких…

— Ладно, допустим, — милостиво согласилась я. — Но я не выношу, когда людей используют без зазрения совести, обогащаются за их счет, эксплуатируют. Ненавижу паразитов. Ненавижу всех тех, кто внутри пуст и пытается заполнить эту пустоту чужим добром, материальным и интеллектуальным. Набить свое нутро чужим материалом, оказавшимся под рукой. Пусть потом этот материал, будучи использованным, превратится в переработанные отходы, отбросы, годные лишь на то, чтобы спустить их в унитаз. Паразиту это до лампочки. Он просто отправится на поиски новой жертвы. А ведь есть такие элементы, кто трогательно заботится о пиявках и тем самым наносит непоправимый вред обществу. Ослы безмозглые! А поскольку мы говорим о людях, которые в биологическом отношении во всем превосходят пиявок, то пусть они задумаются. О том, что они все же люди. Люди, а не какие-то ползающие кровососущие!

— Эк тебя задело! — удивилась Лялька. — Откуда в тебе это? Ведь мы же знаем друг дружку сто лет.

Вино все-таки явно способствовало искренним излияниям.

— Получается, что недостаточно знаем. Возможно, ты даже и не заметила, но и я в свое время отличалась некоторыми склонностями… использовать в своих целях ближних. Родных, знакомых. Паразитами становятся по лености, по расчету, по полнейшей собственной несостоятельности. Сдается, я одно время излишне часто прибегала к помощи людей, и не из лености, не по расчету, а просто потому, что вела такой интенсивный образ жизни. Словом, времени не хватало. Мне хотелось всего — и все было мне мало. Иной раз, даже не сознавая, что делаю, просто не подумав, обращалась с просьбой к человеку, в то время как он был занят не меньше моего. Ничего, мне очень скоро разъяснили неприличие такого поведения, и я устыдилась. Спасибо окружающим, они не горели желанием выступать в роли дойных коров и очень доступно дали мне это понять. Но ты не представляешь, сколько сил от меня потребовалось, чтобы сдержать свои паразитические наклонности! Я даже слегка перегнула палку и разрешила себя доить, потом опять спохватилась — тоже нехорошо, в общем, каторга и галеры. Вот откуда моя ожесточенность. Но зато я многое поняла.