Смерть по объявлению. Неприятности в клубе «Беллона»

— Тогда у него была весомая причина водиться с компанией Дайаны де Момери. Как вы сказали, их общество дорого стоит.

— Да, должно быть, он предвидел какую-то выгоду в будущем. И когда для этого понадобилось пожертвовать сестрой…

— Точно. Но это все так, к слову. Что я действительно хотел от вас узнать, так это следующее: допустим, он обнаружил, что некто — скажем, некто в этом офисе, не исключая и вас, — имеет, как говорится, свой скелет в шкафу. Мог ли Виктор Дин… э-э… предоставить этот скелет в распоряжение патологоанатома?

— Вы имеете в виду — шантажировать кого-то? — напрямую спросил Уиллис.

— Ну, это слишком сильное слово, впрочем, давайте назовем это так.

— Не знаю, — ответил Уиллис по некотором размышлении. — Не хочется так думать о ком бы то ни было. Но могу сказать, что подобное предположение меня не шокирует. Если бы мне сказали, что он кого-то шантажировал, я бы не сильно удивился. Только, поскольку это весьма серьезное преступление, шантаж должен был быть абсолютно безопасным для него, направленным на жертву, которая не могла себе позволить предстать перед судом. Прошу заметить, что у меня нет ни малейшего основания предполагать, будто он действительно занимался чем-то подобным. И, разумеется, у него никогда не было каких-то особых денег. Во всяком случае, он вел себя достаточно осторожно, чтобы не демонстрировать их. Он не допустил бы, чтобы из его стола вываливались пачки банкнот.

— Вы полагаете, разбрасывание денег обеспечивает презумпцию невиновности?

— Ничуть. Оно лишь свидетельствует о беспечности, а Дин, безусловно, беспечным не был.

— Что ж, спасибо за откровенность.

— Не за что. Только ради бога не передавайте Памеле то, что я говорил о Викторе. У меня и так из-за этого было достаточно неприятностей.

Бредон заверил его, что ему нечего опасаться, и отбыл с вежливым поклоном, но по-прежнему озадаченный.

Мистер Толбой маялся, поджидая его в конце коридора.

— О, Бредон, я вам весьма признателен. Уверен, я могу положиться на вас в том, что вся эта история не распространится дальше, чем уже распространилась. Все это, безусловно, полный абсурд. Этот дурак Томпкин, похоже, совсем мозги растерял. Ну, я ему устроил хорошую выволочку.

— Да, конечно, — ответил Бредон. — Никаких проблем. Много шуму из ничего. Мне, в общем-то, и вмешиваться не нужно было. Но мало ли что. Я хочу сказать, если бы вы задержались и мисс Вавасур устала бы ждать… ну, вы понимаете.

— Да. — Толбой облизнул пересохшие губы. — Могла бы выйти неловкость. Когда девушки впадают в истерику, они иногда говорят больше, чем думают. Как вы наверняка догадываетесь, я немного сглупил. Но теперь с этим покончено. Я все уладил. Неприятно, конечно, но ничего ужасного. — Он вымученно рассмеялся.

— Вы выглядите немного уставшим.

— Так и есть. Дело в том, что я не спал всю ночь. Моя жена… ну, прошлой ночью моя жена родила. Отчасти именно поэтому… впрочем, черт, какая разница.

— Вполне понимаю, — сказал Бредон. — Это очень утомительно. Почему вы не взяли отгул?

— Не хотел. У меня было много дел. В такие моменты лучше занять чем-то голову. Кроме того, в этом не было необходимости. Все прошло хорошо. Наверное, вы считаете меня жуткой свиньей.

— В любом случае, вы не первый и не последний, — улыбнулся Бредон.

— Да, думаю, это довольно обычное явление. Могу лишь сказать, что это не повторится.

— Должно быть, все это поставило вас в адски трудное положение.

— Да, но все не так плохо. Как вы сами сказали, я не единственный мужчина, с которым такое случилось. Какой толк расстраиваться, правда? Ну, еще раз: большое вам спасибо. Можно считать тему закрытой, да?

— Абсолютно. И вам совершенно не за что меня благодарить. Чего ты хочешь, сынок? — обратился он к подошедшему посыльному.

— У вас есть какие-нибудь письма для отправки, сэр?

— Нет, спасибо, — ответил Бредон.

— Постой минутку, — задержал мальчика Толбой. — У меня есть письмо. — Он сунул руку в нагрудный карман и достал уже запечатанный конверт. — Одолжите мне ручку на минуту, Бредон. А ты, — повернулся он к посыльному, — сбегай к мисс Росситер и попроси у нее марку, вот тебе полтора пенса.

Он взял протянутую Бредоном ручку и, склонившись над столом, поспешно написал на конверте: «Мистеру С. Смиту, эсквайру». Подняв взгляд, он заметил, что Бредон с любопытством наблюдает за ним, и тому пришлось извиниться:

— Простите. Сунул нос не в свое дело. Проклятая привычка. Подхватил в комнате машинисток.

— Ничего, это всего лишь записка биржевому маклеру.

— Везет тому, у кого есть чем торговать на бирже.

Толбой рассмеялся, приклеил марку и, передав письмо ожидавшему мальчику, заметил:

— Так кончается утомительный день.

— Это Тул вас так утомил?

— Не более, чем обычно. Забраковал вариант «Вся в слезах, как Ниоба»[53]. Сказал, что не знает, кто такая Ниоба, и подозревает, что никто не знает. Зато утвердил «Слезы, праздные слезы», потому что, когда он был мальчиком, отец любил в кругу семьи читать Теннисона вслух.

— Ну, хоть один удалось спасти.