Смерть по сценарию

— Вы знаете, Никита Викторович, что такое цианистый калий?

— Чего? Калий? Которым травануться можно?

— Да, травануться.

— Слыхал.

— А у вас фотографы есть знакомые или из химиков кто?

— Из каких еще химиков? Вы все про писателя этого? Да если бы я его захотел пригрохать, мне никакие химики не нужны. Химики… Мы без всякой химии монтировкой по башке. Да не нужна ему была моя дуреха Любка, а Пашка — что Пашка? Взрослый уже совсем, все равно в моем доме ему не житье, цепляться за него я не собираюсь, он уже лыжи навострил.

— Куда?

— Да кто его знает, куда? Мы с ним не очень-то… ладим.

— Понятно. А в доме, когда вы там были, был кто-то еще?

— Не видел. Но наверху шуршало что-то. То ли человек, то ли кошка. Не знаю. Не буду врать.

— Значит, с Павлом-младшим отношения у вас не очень?

— Да не лезьте вы в больное. Очень — не очень, вам-то что? Растет, питается, одевается как все, недавно велосипед новый ему купил, на штангу эту денег дал, что еще?

— Все нормально, Никита Викторович, все нормально. Ну что, Игорь, пойдем с Любовью Николаевной попрощаемся?

— А чайку?

— Да нет, спасибо.

Они с Михиным пошли обратно к беседке. Вдруг откуда-то из-за дерева к ним шагнул золотокожий синеглазый парень и, прищурившись, зло спросил:

— А что, этого не арестуете?

— Кого?

— Ну, этого. — Пашка кивнул с гримасой в сторону дома.

— Отца?

— Ха! А то я не знаю!

— Что не знаешь?

— Про настоящего. Не мог же я родиться от этой тупой скотины.

Леонидов даже обалдел:

— Паша, этот мужик — муж твоей матери, кормит тебя тринадцать лет, одевает. Нормальный мужик.

— Да? Все, чего не понимает, называет так презрительно: интеллигенция. Что, крутить баранку — высшее призвание? Это, по-вашему, нормально? — Парень скривил рот.

— А что высшее призвание?

— А то, что мой настоящий отец говорил. Только вам я не буду повторять.

— Почему?

Он молчал, не собираясь ничего объяснять, Леонидов сам полез на рожон:

— Потому что мы менты? А менты, по твоему отцу, все как один тупые? Так?

— Я этого не говорил.

— Значит, ты хочешь жить, как твой настоящий отец?

— Да. Хочу и буду.

— И то, что ты прочитал, тебя не смущает?

— Откуда вы знаете, что я прочитал?

— Он просил тебя отправить конверт, если вдруг умрет?

— Ну и что?

— И ты поверил, будто твой отец, то есть Солдатов, мог насыпать в стакан яд?

— Мое дело, во что я поверил.

— Да ты просто хочешь от него избавиться.

— Да, хочу. Ненавижу его.

— Ладно, Паша, нам с тобой не договориться. С Клишиным ты часто виделся?

— Нормально.

— Значит, редко. И тем не менее он успел тебя обработать.

— Не смейте так об отце! Я фамилию сменю, скоро я буду паспорт получать! И отчество сменю! Я буду Павлом Павловичем Клишиным, поняли? И все буду подписывать: Павел Клишин. Вот так.

— Паша! Что ты так кричишь? — Из беседки к ним бежала Любовь Николаевна.

— А чего они…

— Что вы к ребенку пристали? Что вы ему сказали? Зачем это все надо? Зачем?!

— Он талантливый мальчик? — Леонидов посмотрел вслед убегающему парню и повернулся к Любе. — Он пишет? Что?

— Да вам-то какая разница. — Она вытерла глаза, но мать взяла верх над испуганной женщиной. Ей захотелось рассказать о сыне, о том, какой он необыкновенный и замечательный. — Да, я не сделала тогда аборт.

— Почему Павлу не сказали?

— Что бы это изменило? Жениться он на мне не женился бы, денег от него мой муж принципиально не хотел брать.

— Откуда же Клишин узнал?

— А что, он на него не похож, не заметно, что это его сын? — Она горько усмехнулась. — Увидел — и понял, что ж еще?

— И мальчику он сказал?

— Мой сын очень умный. Слышите, вы? Он всегда понимал, что эта семья ему чужая. Он — человек другой породы, он тоже родился принцем. Паша очень хорошо сказал в своей книге об этом, и то, что они друг друга поняли, — это естественно.

— Ну, Игорь, что скажешь?

— Клишина они не травили.

— И это все? — Леонидов рассмеялся, до слез рассмеялся. — Сразу видно человека практичного: тут такая семейная драма, а ты со своим выводом, что, мол, Клишина они не травили. Вот что я тебе скажу. Если бы парень был повзрослее, я бы подумал, что продолжения пишет он.

— Какие еще продолжения? Одно только и было.

— Погоди, еще не вечер.

3

В машине они молча ехали минут десять, потом Михин сказал:

— И что дальше?

— А что ты хотел?

— Если это не они, если все написанное — просто вымысел и бред, то кто же тогда? Ждать очередного послания с того света?

— Тут полный тупик: никаких следов, кроме этих двух отпечатков, ничего. А может, они не все сказали?

— Конечно не все.

— Почему же мы тогда ушли?